"Михаил Рощин. Елка сорок первого года; Таня Боборыкина и парад Победы (Два рассказа из прошлого) " - читать интересную книгу автора

Мопассана. Крутил ее, листал, какой-то рассказ начал читать на ходу.
Потом не удержался, запихнул под ремень, в брюки, прикрыл полами
пиджачка, будто живот схватило. Ах, эта проклятая бедность в гостях у
богатых! Подлая, преступная бедность, давшая миру неслыханные тысячи
преступлений. Сама несчастье, бедность порождает еще миллион производных. Но
зато какая это была книга, господа судьи!..
Случился однажды и знаменательный визит Леоновых к нам на Заставу.
Был день рождения отца. Гостей ждали долго, с полудня, стол уже стоял
накрыт, богат, чем можно было. Мама ушла, наконец, с кухни, переоделась по
тогдашней немецко-трофейной моде в черные широкие шелковые брюки, кружевную
блузку. Отец никогда не умел хорошо завязать галстук - теперь помучился, но
завязал. Изготовились.
Накинув на себя теплые вещи, вышли на балкон высматривать машину
гостей. Боже, но надо же знать нашу площадь, наш тогдашний Рогожский рынок!
Там кишели сотни, может, тысячи людей, продавали с рук еду и барахло: водку,
селедку, капусту, пальто, валенки, сапоги, сахар, муку. Женщины, понавесив
на себя платья, кофты, бродили в толпе.
Тысячное месиво занимало всю площадь, растекалось в устья ближних улиц,
по дворам, по подъездам... Вообще людоворот Рогожского рынка требует своего
описания, и я уже делал это где-то, а повторяться здесь не место.
Мы видели издалека, как черный генеральский "мерседес" или "хорьх", на
каких ездило тогда все большое начальство, ткнулся было в толпу, сигналя и
врубив фары. Ткнулся раз, другой, толпа не расступалась.
Машина как-то, шажками, двигалась, широкий бампер и радиатор
надавливали на людей, но они, вместо того чтобы раступиться и дать проход,
орали, стучали кулаками по кузову, плевались. Машина продолжала надавливать.
А торговля не прерывалась; кто-то что-то примерял, щупал, торговался.
Разглядели сквозь стекла важных мужчин, даму в шубе и шляпке - стали
колотить и орать еще пуще. Мы не знали, а там ехал еще гость, начальник Шуры
по ее ведомству, полковник
Воротынцев, статный, как мы потом увидели, красавец, молодцеватый и
лихой, родом казак, нравом и повадкой тоже. Мы с балкона не могли
рассмотреть подробности, но единоборство машины и рынка было наглядно:
машина ползла, а торговля не остывала - вещи переходили из рук в руки,
падали, деньги сыпались на землю. В конце концов пассажиры тоже
рассердились: военный шофер, открыв дверцу, орал на публику, полковник тоже,
и Шура не молчала. Отец с мамой хотели бежать вниз на выручку, но что бы они
сделали?.. Гости вошли к нам красные, сердитые, роняя из рук подарки. "Как
вы только тут живете!"
- сказал дядя Саша. Шура бросила на полковника значащий взгляд, он
ответил: " Да, почти посреди Москвы такой сброд. Запишем". Дядя Саша
закончил: "Разогнать не мешает эту толкучку".
И, между прочим, стали разгонять. С того дня милиция теснила
Рогожку. Сначала теснили и загоняли на территорию самого рынка, за его
заборы, под его постоянный купол, где были торговые ряды и торговали
продуктами. Потом оттеснили куда-то совсем.
Каким-то образом до народа дошло, что винить надо наших гостей, а
значит, и нас. Подъезд поглядывал косо и на маму и на отца. Однако не таков
был рынок, чтобы сразу свернуться и сдаться: милиция перенесла толкучку
подальше по шоссе Энтузиастов, чуть не к Перову.