"Михаил Рощин. Елка сорок первого года; Таня Боборыкина и парад Победы (Два рассказа из прошлого) " - читать интересную книгу автора

Но там кипел и гудел свой, Перовский, тоже знаменитый рынок. И со
временем, довольно скорым, Перовский остался на своем месте, а
Рогожский, яко птица феникс, восстал там же, где был, и кипел и гудел
еще много лет, как прежде.
Мы с Таней Боборыкиной влюбились друг в друга сразу, еще не
познакомясь, в автобусе, который вез нас в пионерский лагерь. Она с
девочками сидела сзади, а я впереди. И поэтому всю дорогу вскакивал,
крутился, выискивал ее среди других - поймать ее взгляд. Она тоже отвечала
своими внимательными глазами. Начиная с этого автобуса, я думал только о
ней, хотел увидеть. По мне она была самая красивая, самая лучшая. Коротко
стриженные светлые локоны распадались вокруг лица, глаза занимали так много
места, что еле оставалось носу и рту.
Ноги-руки длинные, и вся фигура вытянутая, стройная, гибкая.
Быстроногая к светлая, заметная девочка. Лучше всех.
Советское дитя, я рос по детским садам, во дворе, а летом, конечно, в
лагере. Дома я больше всего любил оставаться один, читал, рисовал, мечтал,
играл с соседским, младше меня Игорьком в солдатики. На людях был дико
застенчив, особенно с женщинами, девочками, пунцово краснел, если в трамвае
вдруг нравилась кондукторша. Но среди своих, с ребятами в школе, в лагере
становился волен, смешлив, смел, острил и паясничал, умел копировать и
передразнивать других людей. Несмотря на лагерную казенщину я любил лагерь,
ребят.
В то лето нас отвезли в подмосковное Кратово. Поселили в огромных
полусараях-полубараках, окрашенных, однако, в голубой цвет. Был лес, была
речка, был голый земляной плац, посреди - мачта с флагом: здесь проходили
линейки, сборы, костры. Был медный горн и почетная должность горниста;
рыжий, мелковатый Пашка выходил утром на крыльцо, трубил: та-та-та-та-ток!
Что в переводе на пионерский, конечно, означало: "Вставай, вставай, дружок,
скорее на горшок!" Все срывались с коек и козлоногих раскладушек, мчались в
одних трусах и тапочках наружу. С этой минуты я начинал искать Таню. Все
умывались у железных умывальников, гремя их алюминиевыми сосками. Хохотали,
брызгались. Где Таня?.. Где Таня?.. И возникали ее пристальные глаза, словно
из воздуха. Потом зарядка. Толстуха физкультурница
Надя машет перед нами пухлыми руками, пухлыми ногами, ягодицами,
распирающей грудью. Я-то высматриваю Таню, наблюдаю, как она ладно и
красиво, совсем не как Надя, выполняет упражнения. Дальше - линейка.
Шеренги отрядов выстраиваются. Равнение на флаг! Смирно!.. Первый
отряд, смирно!.. Товарищ старший пионервожатый, во втором отряде двадцать
девять человек, двое отсутствуют по уважительной причине!..
Самый примерный мальчик или девочка поднимают, перебирая веревку, флаг.
Общий салют: " Будь готов!" - "Всегда готов!.." Лагерь, вольно!..
Разойдись!.. Что она так смотрит на меня?
Я хочу тоже смотреть, видеть, идти за ней.
Я все время должен знать, куда она пошла, с кем, что делает.
Без нее вмиг становилось грустно, день за днем я привыкал к тому, что
ее глаза глядят на меня. Иначе жизнь становилась неинтересной.
Пашкин горн сзывал на обед, все мчались в столовую - здесь у меня было
выбрано такое место, чтобы обязательно видеть ее. Везде я старался быть
первым, отличиться, быть у нее на виду, лез вперед, если какая-то игра или
костер. Пел в хоре, даже солировал, запевал: