"Филипп Рот. Профессор желания" - читать интересную книгу автора

несчастных, у которых руки росли не оттуда, как у девчонок. Им никогда не
удавалось по-человечески кинуть мяч, даже если мы терпеливо пытались их
этому научить. Но, чтобы "практикующий" гомосексуалист? Такого не было
никогда, за все мои девятнадцать лет. За исключением, конечно, того раза,
когда я прямо после обряда бар-мицве решил поехать на автобусе в Олбани на
выставку марок. В туалете на автобусной станции ко мне подошел мужчина
средних лет в деловом костюме и прошептал мне на ухо: "Эй, мальчик, хочешь я
тебя надую?" "Нет, нет, спасибо", - ответил я и со всех ног (надеюсь, это
его не оскорбило) кинулся из мужской комнаты, удрал с автобусной станции и
ворвался в ближайший универмаг, где мог смешаться с толпой гетеросексуальных
покупателей. С тех пор со мной не заговаривал ни один гомосексуалист, во
всяком случае, насколько мне известно.
До Луиса.
О, Господи! Может быть, поэтому-то он и требует, чтобы я убрал свои
руки, когда мы случайно касаемся рукавами друг друга? Может быть, то, что до
него дотрагивается парень, имеет для него скрытый смысл? Но, если это так,
почему же такому прямолинейному и чуждому условностям человеку, как Елинек,
не взять да и не сказать об этом прямо? А не может ли быть так, что в то
время, как я стыдливо скрываю от Луиса, что в сущности я обычный и приличный
человек, типичный средний студент, он скрывает от меня то, что он
гомосексуалист? Как бы в доказательство того, насколько я ординарен и
респектабелен, я никогда не задаю ему вопросов. Вместо этого я с ужасом жду
того дня, когда Елинек скажет или сделает что-то такое, что выявит всю
правду о нем. А может быть, я все время знал эту правду? Конечно! Эти шарики
бумажных салфеток, разбросанные по комнате... разве они не намеренно
разглашают тайну? Это приглашение?... а не случится ли так, что одним из
ближайших вечеров это головастое создание с орлиным носом, которое считает
ниже своего достоинства пользоваться дезодорантом и уже начинает терять
волосы, неуклюже выберется из-за стола, за которым читает своего
Достоевского и кинется ко мне со своими объятиями? Может быть, он скажет,
что любит меня и попытается поцеловать? И что же мне? Говорить в ответ точно
то, что мне говорят наивные привлекательные девчонки? "Нет, нет, пожалуйста
не надо! О, Луис, это на тебя так не похоже? Почему бы нам просто не
поговорить и книгах?"
Но именно потому, что меня так страшит эта мысль - потому что я боюсь
оказаться "деревенщиной", как он любит называть меня, когда мы расходимся во
мнениях относительно идеи какого-нибудь шедевра, - я продолжаю забегать к
нему, в его вонючую комнату, где, отгороженный от него мусором, часами веду
с ним разговоры на безумные и скользкие темы, молясь про себя, чтобы он не
сделал и шага в мою сторону.
Этого не успело произойти, потому что Луиса исключили из университета.
Во-первых, за прогулы в течении всего семестра, а во-вторых, за то, что он
даже не удосужился ответить на записки своего куратора с просьбой зайти и
обсудить проблему.
- Какую еще проблему? - с негодованием и возмущением произносит Луис и
задирает голову, словно "проблема" находится в воздухе, над нашими головами.
Хотя все считают, что у Луиса экстраординарное мышление, ему отказывают в
зачислении на второй семестр предпоследнего года обучения. Он тут же
исчезает из Сиракуз (не приходится и говорить о том, что не попрощавшись), и
почти немедленно его забирают в армию. Я узнаю об этом от агента ФБР,