"Гюг ле Ру. Норманны в Византии " - читать интересную книгу автора

болгары, и хазары, и печенеги, одетые в грязные звериные шкуры, и руссы, в
шлемах с шишаками, подобные тем, каких встречал Дромунд на великом греческом
пути. Не видя среди них норманнов, он с удивлением спросил своего товарища:
- Что же нет наших?
Но Харальд был слишком поглощен старанием не отстать от процессии и
добраться до церкви Всех Святых, где предполагалась раздача милостыни
народу.
- Идем, идем, - отвечал он, увлекая за собой Дромунда. Кортеж подходил
к церкви.
Дворцовые певчие пели дрожащими прочувствованными голосами погребальные
гимны. Все улицы, перекрестки, портики благочестивой столицы были изукрашены
дорогими материями. Вся дорога покрыта зеленью, ветками и золотым песком.
Отборная стража из руссов, армян, скандинавов, венецианцев и амальфитян
стояла вдоль нее шпалерами, держа в руках кривые сабли, обоюдоострые
алебарды, копья и луки. Большая часть этих воинов была лично известна
покойному императору, пользовалась его благоволением и получала от него
подачки. Поэтому, во время шествия похоронной процессии, отборная стража
выражала свое горе такими громкими и дикими криками, что испуганные лошади
кортежа кидались в сторону.
Перед входом в церковь Дромунд был охвачен суеверным страхом при виде
духовенства, выходившего навстречу, чтоб благословить тело покойного.
Во главе старцев в золотых одеяниях, с бородами, доходящими до пояса, и
распущенными по плечам густыми волосами шел патриарх Полиевкт. Он был
духовником Багрянородного, и он же обратил в христианство княгиню Ольгу.
Только одна из всех тут присутствовавших базилисса Теофано подняла голову и
могла спокойно выдерживать необыкновенно проницательный взгляд
благочестивого монаха.
Все духовенство разместилось около патриарха и образовало полукруг у
изголовья катафалка.
В ногах покойного стоял великий евнух с белым жезлом в руках. Он следил
за всем происходящим, распоряжался церемонией последнего прощания с усопшим
и допускал, смотря по чину и рангу, кого только до поклона, кого только до
целования руки.
Когда все отдали последний долг покойному, главный распорядитель
погребальной церемонии выдвинулся из-за колонны и громовым голосом
воскликнул:
- Выходи базилевс! Царь царствующих и Господь господствующих тебя
призывает.
Это служило сигналом для взрыва всеобщей скорби. Загремели серебряные
трубы органа; волны дыма аравийского ладана как туманом наполнили весь
собор; пение придворного хора то раздавалось жалобными печальными
стенаниями, то бурным воплем и отрывистыми восклицаниями возносилось к
сводам храма, а бесчисленная толпа народа, наполняя улицы, дворцы, террасы,
сады, палубы ладей, потрясала воздух отчаянным криком, доносившимся по воде
Босфора до азиатского берега.
Потом толпа обратила свои жадные взоры и приветственные восклицания
прирожденных рабов к новому самодержцу, от которого ждала удовлетворения
вечной своей жажды "хлеба и зрелищ", свойственной несчастным, лишенным
инициативы и потому неспособным выбиться из самой жалкой нищеты.
Части стен рушились под напором зрителей. Оставшиеся на ногах ходили,