"Жюль Руа. Штурман (Перевод с французского В. Козовово) [D]" - читать интересную книгу автора

На другой день штурман хотел было излиться Адмиралу.
- Ладно, - прервал его тот. - Взгляника сюда. - II он показал на свой
шрам. - Воспоминания прибереги для внуков, если они у тебя будут.
Словно мстя за навязанное ему молчание, штурман не стал рассказывать и
об остальном: о встрече с незнакомой женщиной. Это касалось только его. И
была еще одна причина. В ответ ребята заулыбались бы, словно говоря: "Вот
видишь, нет худа без добра".
Штурман уже испытывал желание снова побывать в доме 27 по ВэндонЭли.
Поселок Саусфилд, затерявшийся, словно звездочка в галактике, среди
бесконечного множества английских коттеджей, с их подстриженными газонами,
с коньками на шиферных или цветных черепичных крышах, с почтовыми ящиками,
которым не страшна любая непогода, расположен был всего в шести километрах
от базы. Адрес штурман помнил, но позвонить туда не решался. Товарищи стали
бы расспрашивать его - ведь он никогда никому не звонил - и догадались
бы, что он чтото скрывает от них. Он ограничился тем, что сел на велосипед
и отправился на место своего приземления поискать портсигар.
Изза этого портсигара штурмана мучили угрызения совести. Он сказал
незнакомке, что отдал бы все портсигары на свете... А ведь этот гладкий
серебряный портсигар с вензелем в уголке ему подарила другая женщина. Но как
давно это было! Их роман не имел продолжения: началась война, и все
оборвалось. Быть Может, когданибудь все свои воспоминания, в том числе и
эту ночь у незнакомки, он принесет в дар какойнибудь другой женщине. "Что
это за потребность попусту болтать и говорить то, что не имеет никакого
смысла..." - укорял он себя. Кроме того, ему было стыдно, что он как бы
воспользовался для своих целей смертью товарищей. "Я единственный, кто
остался в живых", - сказал он. И сразу взял руки женщины в свои. Разве могла
она вырвать их у того, кто должен был в эту минуту гореть в огне? Он
воспользовался смертью ребят, чтобы показаться интересным, вызвать жалость
и добиться у нее успеха.
"Рипо, - сказал он себе, - ты мне противен". Он часто так призывал
себя в свидетели, обращаясь к себе по фамилии. Это поддерживало его в
трудные минуты. Например, когда его упрекали в высокомерии, принимая его
скрытность и сдержанность за презрение, или когда он узнавал, как глупо и
злобно переиначивались некоторые его слова: "Рипо, ты прав. Пусть
говорят..." Или когда ктото из начальства упрекал его в том, что, критикуя
методы инструктажа, он подает дурной пример молодым штурманам: "Рипо, не
уступай". Он был спокоен, когда слышал в себе этот одобрительный голос. Он
шутливо называл его голосом предков. Хотя никого из них он не знал, ему было
известно, что он ведет свое происхождение от целой династии упрямых,
строптивых, не слишком набожных крестьян, достаточно грамотных и наделенных
тяжелым характером. У него нрав был мягче, и он готов был презирать себя за
это. Мать часто говорила ему:
"Ты другой..." Она хотела сказать, что он образованней своего отца и
деда. Но он не считал это комплиментом.
Неодобрительный голос предков привел его в мрачное расположение духа.
Главным образом поэтому он и не решился позвонить у двери незнакомки. Не
останавливаясь, он просто проехал мимо и с трудом узнал коттедж, в котором
его приняли. Но сомнения быть не могло. Тропинка со свекловичного поля вела
прямо к этому домику, огороженному решеткой, за которой был сад и виднелась
посыпанная гравием дорожка. Дом был совсем простым, с пристройками,