"Жюль Руа. Штурман (Перевод с французского В. Козовово) [D]" - читать интересную книгу автора

момент. Но когда именно это произошло? Он никак не мог вспомнить. После того
как были сброшены бомбы. Но через сколько времени? Память ничего не могла
ему подсказать. Зарево, которое он наблюдал на горизонте, - это, конечно,
пылающий Дуйсбург; наверное, самолет был сбит истребителем или зениткой.
Штурман придавил коленом парашют, который выдавал его; мыслей не было.
Просто он был счастлив, что остался жив, и сейчас это было главное: ощущение
собственной безопасности, безмерная и беспричинная уверенность, что все
будет хорошо, какоето внутреннее ликование, несущее ему доселе не
испытанную радость. Он только что ускользнул от смерти и был
невредим - руки и ноги целы и ни одного ранения; болели только пятки и
крестец - от удара при приземлении. Теперь он подумал, что и остальные тоже
должны были выброситься: бомбардир и радист - следом за ним, через
передний люк, хвостовой стрелок - из своей пулеметной турели, а башенный
стрелок и бортмеханик - через задний люк. Но сам пилот обычно не успевал
даже пристегнуть парашют.
Штурман прислушался. Ни звука. Быть может, его товарищи в этот момент,
так же как и он, понемногу возвращаются к. жизни и, уткнувшись носом в
листья кормовой свеклы, предаются размышлениям. Издалека донеслось гудение
самолетов: он уловил вибрацию моторов, работающих недостаточно синхронно.
Судя по всему, это были замыкающие звенья той тысячи самолетов, что бомбила
Дуйсбург. Но не слышно было зениток, не видно скрещенных лучей прожекторов.
Из сумерек вынырнул самолет и пролетел над штурманом. Он шел, вероятно, на
высоте какихнибудь трехпяти тысяч футов. Внезапно штурман вскочил на ноги.
Светились бортовые огни, самолет был четырехмоторный. Случившееся
представилось ему вдруг с отчетливой ясностью: все произошло недалеко от
базы - они столкнулись с другим бомбардировщиком. Раздался треск, самолет
качнуло; штурманский планшет завибрировал в тот самый момент, когда он
опустил на него карандаш. Члены экипажа включили внутреннюю связь, а
стрелок помоложе спросил, что случилось. Командир спокойно ответил:
"Приготовиться к прыжку". Привычным движением штурман сложил карты, но
перед тем, как спрятать их в сумку, пожал плечами. Он надел парашют и
застегнул на груди привязные ремни; потом откинул сиденье, и воздух через
люк хлынул в кабину. Пилот крикнул: "Прыгайте!"
Штурман не мог даже вспомнить, испытывал ли он страх. Каждый раз при
мысли, что ему, быть может, придется прыгать с парашютом, холодок пробегал у
него по спине; но когда этот момент наконец наступил, у штурмана уже не было
времени раздумывать. Либо это, либо смерть - самолет с минуты на минуту мог
взорваться. Штурман даже не подумал, на какой высоте летит самолет, - успеет
ли раскрыться и распуститься парашют. Он выдернул, как полагалось, шнур
внутренней связи - тяжелый бронзовый штепсель мог размозжить ему голову
- и, как предусматривала инструкция, выбросился первым. Ему помнилось, что
при этом он закричал, вернее, простонал. Как только ветер отбросил его
назад и он оторвался от самолета, он нащупал правой рукой вытяжное кольцо и
дернул с такой силой, что, казалось, оборвал его; но купол раскрылся почти в
то же мгновение. Падение резко замедлилось, и он повис во мраке на стропах;
его раскачивало все меньше и меньше. Он перестал стонать. Появилась
утешительная мысль, что он спасен. Он забыл, что земля совсем рядом и что
он может вывихнуть лодыжку при приземлении.
Штурман вновь повернулся лицом к огненному зареву, которое принял
сначала за горящий Дуйсбург. Теперь языки пламени стали меньше. Время от