"Жюль Руа. Штурман (Перевод с французского В. Козовово) [D]" - читать интересную книгу автора

времени снопы искр взмывали к небу: должно быть, взрывались оставшиеся
пулеметные патроны, потому что - сомнения теперь не было - горел самолет;
или даже два самолета. А ведь штурман тоже мог сейчас поджариваться там,
среди этой груды железа. Однако он жив и стоит на свекловичном поле. Но
остальные? Может быть, они не успели выброситься? Может быть, самолет
взорвался в воздухе? Он сунул руку за голенище - во время полетов он
прятал там портсигар. Потом поискал в другом сапоге, в карманах. Напрасно.
Возможно, он оставил его на планшете. Он попытался представить штурманскую
кабину в момент, когда произошло столкновение. На большой проекционной
карте не было ничего, кроме карандаша, резинки и навигационной линейки.
Зеленые сигналы подрагивали на экране над картой, и альтиметр показывал
тысячу пятьсот футов; стрелка скоростей стояла на ста восьмидесяти милях.
Наверное, портсигар выскользнул в тот момент, когда штурман вниз головой
бросился в ночь. "Тем хуже", - сказал он себе. Он машинально пошарил у себя
под ногами, словно портсигар какимто чудом мог там оказаться, потом ткнул
ногой парашют - мягкий, молочного цвета ком, похожий на кучу грязного
белья, оставленного прачке, - и зашагал наугад.
Свекловичное поле оказалось невелико. Бормоча себе под нос, штурман
свернул по тропинке налево. "Господи, - шептал он, - господи..." Вот и он
прошел через испытание. Вот и он выбросился с парашютом и получит право
носить на рукаве золотую нашивку: так отмечают тех, кого прыжок с самолета
спас от смерти. Но что же с товарищами? Все ли они погибли? Неужели из всего
экипажа уцелел только он? В таком случав убедительная ли это причина, чтобы
освободить его от участия в боевых операциях и перевести в инструкторы?
"Конечно, нет, - подумал он. - Штурманы слишком нужны". И потом он еще не
налетал достаточно, чтобы его избавили от обязанности служить мишенью
неприятельским зенитчикам. Вместе с этой последней операцией он участвовал
тол&ко в двадцати двух вылетах. Его будут держать в резерве, пока не
потребуется штурман в какойнибудь другой экипаж.
Почва под ногами стала тверже, и штурман вышел на асфальтированную
дорожку; он увидел перед собой изгородь, щипец крыши и железную решетку. Он
толкнул калитку; она была не заперта. Прежде чем войти, он прислушался.
Собачьего лая не слышно. В таких домах собаки спят внутри, на мягких
шерстяных подстилках. Он вошел в сад, зашагал по дорожке, усыпанной
гравием, и, подойдя к крыльцу, отыскал кнопку звонка - у калитки он ее не
обнаружил. Нажал на кнопку, и ему почудилось, что весь дом наполнился
звоном. Почти в то же мгновение; на втором этаже зажегся свет - он
просачивался сквозь щели, оставленные шторами затемнения; потом свет погас.
Раскрылось окно, и женский голос немного испуганно спросил:
- What is it? 1
- Airman, - ответил штурман. И добавил: - RAF crew2.
- British? 3 - спросила женщина.
- French4.
- Что с вами случилось? - повторила женщина пофранцузски почти без
акцента.
Штурман облегченно вздохнул. Он плохо говорил поанглийски, а поскольку
связь с землей поддерживали радист и пилот, не было особой нужды
совершенствоваться в языке, словарь и синтаксис которого он плохо усваивал.
- Я прыгнул с парашютом.
- О! - воскликнула женщина. - I'm going5.