"Александр Рубан. Сон войны (журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора

девица мимо пройдет - не заметит. Грызет забота, и рассказать охота, а
некому: княжья дума - лишь князю по разуму!
Сказывают - надеялся Ладобор Ярич, что потеряет голову Бирюк-хан от
горя и срама за дщерь поруганную, воскипит его поганая кровь, кинется он
на приступ сам-сорок с уцелевшими воями - тут и станет, с Божьей помощью,
одним ворогом мене у крещеной Руси.
А не потерял голову Бирюк-хан - холодна оказалась поганая кровь. Сорок
воев своих разослал он по сорока басурманским становищам, и лишь семерых
гонцов успели перехватить Ладоборовы дружники. На третий же день, до
света, обложили татаровья Березань-крепостцу, кою давно почитали занозой в
заяицких землях, но до поры терпели. Дважды ходили они сей день на
приступ, дважды откатывались. Третий, по всему, и последний будет.
- Сложим головы, братья, - рек нам крещеный князь Ладобор Ярич после
второго приступа, - и каждую нашу - поверх десяти басурманских! Первые мы
русичи в этой земле, да, я чай, не последние. Могущество России прирастать
будет Сибирью!
Темны показались нам княжьи слова. Ну, да князю виднее, где и почем
наши головы класть. Сложим.
Снова запели короткие татарские стрелы, пролетая понад заостренными
кольями, стали хряско встукиваться в еще не успевшие почернеть от времени
тесовые крыши изб и высокие стены княжья терема, а то и со звоном
отскакивать от наших кованых щитов и шеломов, заверещали в тысячи глоток
татаровья, возжигая визгом поганую злобу в поганой крови, перекатились
через дальний и ближний рвы, полезли друг на дружку одолевать частокол -
началась работа.
...Возблагодарил я Князева кузнеца (а про Бога забыл), когда, сыпанув
искрами, ширкнула скользь по шелому и вмялась мне в правый наплечник
татарская сабля. На ползамахе перехватил я секиру из онемевшей десницы в
левую руку, да и обрушил плашмя на дурную голову. Четвертая. Прости меня,
князь, - десяти не выйдет.
- Эх! - досадливо крякнул в пяти шагах от меня Серафим-Язычник и пошел
ко мне скрозь татаровья, вкруговую маша кладенцом, как лебяжьим перышком,
осыпая за частокол о под ноги бритые головы. - А ну-тко, - велел он,
дойдя, - стань леворучь, Фома-сын Петров! Сдвоим силы...
- Што князь? - вопросил я, запутав секирой и рвя из настырной руки
сабельку. - Живой ли?
- А, хотя и живой - до нас ли ему? - отвечал князев кровник, мимоходом
вминая левый кулак в башку моего супостата. - Вот и нам - не до князя!
Подивился я этим словам - да так, что мало не допустил каленое вострие
до яремной жилы. Успел пригнуться, на шелом принял, снизу секирой ткнул,
инда вражий кадык надвое развалился. Пятая... Правое плечо отходить стало,
мураши побежали до локтя и дале. Я уже и рукой пошевеливал, но чуял -
секиру она еще не удержит. Ну, да под боком у Серафима и левой сподручно:
авось, и второй пяток наберу, ако князь наказал.
- Отошла? - вопросил Серафим-Язычник межд двумя опашными замахами -
двумя смертями татарскими.
- Нет пока, - выкрикнул я, таща свою сталь из чужой ключицы. -
Отойде-от...
Свистнули две стрелы - над шишаком и за ухом. Третья в кольчуге
застряла, ниже ребра царапнув.