"Александр Рубан. Все имена богини (несовременная сказка)" - читать интересную книгу автора

Больше всего это собрание никому не известных работ известнейших в
городе мастеров походило на истерзанную пулями мишень, чьё "яблочко" задето
два-три раза, а "молоко" лохматится от дырок. Никто из них - и менее других
великий Грабский - не смог увидеть то, что попытался написать.
Единственное, что по-настоящему объединяло эти работы - слепота авторов. И
ещё - восторг.
Слепой восторг.
Восторженная слепота.
Алексей оторвался наконец от очередной работы (это была
фотографическая гладкопись Глеба Несытина, балансирующая на грани между
идеалом женской красоты и откровенной порнографией) и с каким-то затаённым
страхом посмотрел на Лялю. Зачем он сюда пришёл? Об эту натуру обломали
свои бивни даже такие мастодонты, как Фишман и Кержевич. Ему ли, Алексею
Чепраку, специалисту по рекламе, тягаться с ними?
Лариса раздевалась. Она делала это привычно и беззастенчиво. Она
развязала поясок, и вжикнула "молнией", и расстегнула последний крючок, и
ярко-синее, в аляповатых цветочках и бабочках, платье воздушно упало к её
ногам...


* * *

На вид ей было меньше тридцати лет - гораздо меньше. А на самом деле?
Триста? Три тысячи?.. Чёрные локоны. Серые внимательные глаза. Полуулыбка,
обращённая внутрь. Так улыбаются взрослые, глядя на игры детей. Так
улыбаются боги, взирая на игрища смертных...
На пижонском рисунке Кержевича Лера была рыжеволосой и зеленоглазой, и
в зелёных глазах светилось озорное всезнание. Всезнающее озорство. Она
расчёсывала свои длинные спутанные волосы - не то золотым гребнем, не то
солнечными лучами, пропущенными сквозь пальцы, - и над струящимися прядями
горели маленькие радуги. Она смотрела и ждала, и её ждущие глаза были, как
тёмные речные омуты: манили, не обманывая и не обещая ничего - ни счастья,
ни отдыха, ни наслаждения...
На акварели Лунного Луиза раскорячилась вавилонской блудницей под
стеной шумерского Урука, сладострастной умелой блудницей с отвислыми
грудями и распахнутым лоном, которая одна оказалась способна увлечь собою
звероподобного Эабани и разбудить в нём человека - страстного, сильного,
воина, вождя, разрушителя...
В эскизах Алексея Лена оставалась святой и чистой. Стерильно чистая и
мертвенно-святая. Творческий запой, длившийся без малого сто вечеров,
оказался бесплодным. К концу декабря в планшете было ровно шестьдесят
девять эскизов, и ни один из них не стал законченной работой. Наверное,
стоило попробовать написать семидесятый, для круглого счёта, но Алексей
понял, что не сможет. Просто не было сил. Силы - иссякли.
"А потом кончил пить, потому что устал..."
Но у Алексея получилось не так, как в песне Высоцкого, а в точности
наоборот. "Начал пить, потому что устал". Вышел - выдернул себя - из
творческого запоя и запил по-настоящему. Несколько дней накануне
католического Рождества совершенно выпали из памяти.
Кажется, он всё-таки пытался сделать семидесятый эскиз - и не