"Александр Рубан. Все имена богини (несовременная сказка)" - читать интересную книгу автора Больше всего это собрание никому не известных работ известнейших в
городе мастеров походило на истерзанную пулями мишень, чьё "яблочко" задето два-три раза, а "молоко" лохматится от дырок. Никто из них - и менее других великий Грабский - не смог увидеть то, что попытался написать. Единственное, что по-настоящему объединяло эти работы - слепота авторов. И ещё - восторг. Слепой восторг. Восторженная слепота. Алексей оторвался наконец от очередной работы (это была фотографическая гладкопись Глеба Несытина, балансирующая на грани между идеалом женской красоты и откровенной порнографией) и с каким-то затаённым страхом посмотрел на Лялю. Зачем он сюда пришёл? Об эту натуру обломали свои бивни даже такие мастодонты, как Фишман и Кержевич. Ему ли, Алексею Чепраку, специалисту по рекламе, тягаться с ними? Лариса раздевалась. Она делала это привычно и беззастенчиво. Она развязала поясок, и вжикнула "молнией", и расстегнула последний крючок, и ярко-синее, в аляповатых цветочках и бабочках, платье воздушно упало к её ногам... * * * На вид ей было меньше тридцати лет - гораздо меньше. А на самом деле? Триста? Три тысячи?.. Чёрные локоны. Серые внимательные глаза. Полуулыбка, обращённая внутрь. Так улыбаются взрослые, глядя на игры детей. Так На пижонском рисунке Кержевича Лера была рыжеволосой и зеленоглазой, и в зелёных глазах светилось озорное всезнание. Всезнающее озорство. Она расчёсывала свои длинные спутанные волосы - не то золотым гребнем, не то солнечными лучами, пропущенными сквозь пальцы, - и над струящимися прядями горели маленькие радуги. Она смотрела и ждала, и её ждущие глаза были, как тёмные речные омуты: манили, не обманывая и не обещая ничего - ни счастья, ни отдыха, ни наслаждения... На акварели Лунного Луиза раскорячилась вавилонской блудницей под стеной шумерского Урука, сладострастной умелой блудницей с отвислыми грудями и распахнутым лоном, которая одна оказалась способна увлечь собою звероподобного Эабани и разбудить в нём человека - страстного, сильного, воина, вождя, разрушителя... В эскизах Алексея Лена оставалась святой и чистой. Стерильно чистая и мертвенно-святая. Творческий запой, длившийся без малого сто вечеров, оказался бесплодным. К концу декабря в планшете было ровно шестьдесят девять эскизов, и ни один из них не стал законченной работой. Наверное, стоило попробовать написать семидесятый, для круглого счёта, но Алексей понял, что не сможет. Просто не было сил. Силы - иссякли. "А потом кончил пить, потому что устал..." Но у Алексея получилось не так, как в песне Высоцкого, а в точности наоборот. "Начал пить, потому что устал". Вышел - выдернул себя - из творческого запоя и запил по-настоящему. Несколько дней накануне католического Рождества совершенно выпали из памяти. Кажется, он всё-таки пытался сделать семидесятый эскиз - и не |
|
|