"Вадим Руднев. Прочь от реальности: Исследования по философии текста" - читать интересную книгу автора

(см., например, [Конрад 1972; Лосев 1976; Элиаде 1987]. Соответственно и в
языке мифологической эпохи нет противопоставления настоящего, прошлого и
будущего [Лосев 1982а; 1982b; Уорф 1962а; 1962b]. Мифологическая модель мира
не знает противопоставления текста и реальности. Мифологическая стадия
сознания - это стадия досемиотическая. Знак здесь равен денотату,
высказывание о действии - самому действию, часть - целому и т. д. (см.
[Фрэзер 1980; Леви-Брюль 1994; Лосев 1982а; Лотман-Успенский 1973;
Мелетинский 1976; Пятигорский 1965]). В определенном смысле понятие мифа
есть самоотрицающее понятие. Ибо там, где есть слово "миф", уже нет самого
мифа, а там, где есть миф, нет понятия мифа, как и нет вообще никаких
понятий. Текст возникает при демифологизации мышления, на стадии
развертывания временного цикла в линейную последовательность, то есть на
стадии эпоса, который уже в определенном смысле является текстом
[Лотман-Минц 1981]. Для Платона время - еще круг, но это уже один большой
круг (Великий Год), а время - "подвижный образ вечности", которая существует
вне времени [Платон 1971]. Поэтому понятие текста и реальности у Платона
существуют (соответственно tehne и physis), но то, что для нас является
реальностью, для Платона - мир текстов, подобий идеального, истинного мира,
а мир идей (семиотический в нашем смысле) для него обладает свойствами
истинной реальности [Лосев 1974]. Развитие идей Платона в философии
неоплатоников, переплетенное с иудейской динамической картиной мира (см.
[Аверинцев 1971, 1977]), дает эсхатологическую, линейную модель времени и
истории, разработанную ранними христианскими авторами и прежде всего
Блаженным Августином в трактате "De Civitate Dei" [Августин 1906]. История,
по Августину, есть противоборство двух миров: государства земного и
Государства Божьего. Участь первого - разрушение, участь второго - созидание
и завоевание ахронного рая (ср. [Бердяев 1923; Гуревич 1972; Майоров 1979]).
Завязка исторической драмы - Первородный Грех, ее кульминация - Страсти
Христовы, а развязка и цель - Второе Пришествие и Страшный Суд. В
соответствии с этим прошлое и будущее, начало и конец в средневековом
представлении об истории меняются местами (ср. представление древнерусской
летописи о том, что прошлое находится впереди ("передние князья"), а
настоящее и будущее - позади ("задняя слава") [Лихачев 1972: 286]. Ср. также
слова Иоанна Крестителя об Иисусе: "Идущий за мною стал впереди меня, потому
что был прежде меня" [Иоанн, 1, 15]. Очевидно, что эта картина времени
полностью соответствует противопоставлению энтропийного времени
информативному в естественно-научной картине. Энтропийное время - это время
града земного, время дьявола. Информативное телеологическое время - это
время Града Божьего. Таким образом, истинная жизнь - это жизнь в нашем
понимании семиотическая, мир идей, по Платону, а жизнь бренная - это
внезнаковая энтропийная реальность, реальность иллюзорная. Истинная жизнь в
эсхатологическом сознании - это подготовка к смерти. Отсюда средневековая
идея о том, что жизнь - это сон, а смерть - пробуждение. Поэтому отношение к
смерти в рамках эсхатологической модели глубоко положительное, а бессмертие
на этом свете - самое мучительное наказание (Агасфер, Мельмот, Демон). Ю. Н.
Тынянов Говорил, что в России страх смерти как культурное явление ввели
Толстой и Тургенев [Гинзбург 1986: 385].
Действительно, культурного страха смерти еще в пушкинскую эпоху не
было, достаточно вспомнить веселую "холерную" переписку Пушкина в 1830 году.
Хронологически начало "страха смерти" совпадает с деэсхатологизацией