"Вадим Руднев. Прочь от реальности: Исследования по философии текста" - читать интересную книгу автора

стариком, встреча с самим собой, путешествующим по его времени 1,
представляется для него полной неожиданностью (подробно о концепции Данна в
связи с "серийным мышлением" начала XX века см. [Руднев 1992а]). Культура -
это огромный текст. Но любой текст только тогда является текстом, когда он
может быть прочитан. Последнее, как писал М. М. Бахтин, - "вытекает из
природы слова, которое всегда хочет быть услышанным, всегда ищет ответного
понимания и не останавливается на ближайшем понимании, а пробивается все
дальше и дальше (неограниченно). Для слова (а следовательно, для человека)
нет ничего страшнее безответности. Даже заведомо ложное слово не бывает
абсолютно ложным и всегда предполагает инстанцию, которая поймет и оправдает
хотя бы в форме: "всякий на моем месте солгал бы также"" [Бахтин 1979: 306].
Представим себе, что всю жизнь человека можно записать на
видеомагнитофонную кассету. Пусть эта запись будет обладать еще большим
сходством с реальной жизнью человека: будет стереоскопической, будет
воспроизводить вкус и запах и т. п. В любом случае эта запись будет являться
текстом лишь в том случае, если ее кто-то прочтет после того, как она будет
записана. В противном случае она превратится в бессмысленный конгломерат из
предметов реальности. Культура для идеалистического сознания есть
"видеомагнитофонная запись" жизни всего человечества. Если предположить, что
после смерти человечества она не будет прочитана (ср. финал романа Г. Гарсиа
Маркеса "Сто лет одиночества", где жизнь рода Буэндиа оказывается записанной
на манускрипте от начала до конца; ср. также апокалиптический мотив книги,
которую дает Ангел Иоанну и в которой записана судьба человечества), то
развивать ее бессмысленно, так как она превращается в конгломерат ничего не
значащих вещей. Поэтому в рамках такого сознания понятие движения времени в
сторону увеличения энтропии, в сторону физиологической смерти есть такое же
самоотрицающее понятие, как понятие мифа. Человеку христианской культуры (а
это равносильно тому, чтобы сказать: человеку европейской культуры) не
свойственно думать, что он умрет "окончательно". Он лишь знает о смерти
других, то есть знает, что другие время от времени в физическом смысле
перестают существовать. Сама смерть не является событием жизни человека
[Витгенштейн 1994: 71 (6.341)]. Поэтому для идеалиста внесемиотическая
реальность является несуществующей абстракцией. Само разграничение прошлого
и будущего предполагает их зеркальную противоположность, ибо "в тебе, душа
моя, измеряю я времена" [Августин 1880: 362], ибо энтропийной жизнью от
прошлого к будущему живет только природа, которая об этом "не знает",
которая не горюет о прошлом и не уповает на будущее. Ибо в природе
существует лишь бесконечный ряд настоящих моментов. Появление семиотической
памяти уже означает движение в противоположном направлении, так же как и
появление понятия "миф" является отрицанием самого мифа.
Согласно гипотезе Г. Рейхенбаха, опирающегося на эксперименты и выводы
Э. К. Г. Штюкельберга и Р. П. Фейнмана, положительное направление времени в
макромире есть следствие асимметрии положительно и отрицательно заряженных
частиц. Физическое время движется в сторону увеличения энтропии потому, что
электронов в целом больше, чем позитронов. К такому выводу физики и философы
приходят потому, что при наблюдении за поведением этих частиц возникает
эффект их аннигиляции, то есть возникновение из ничего и превращение в
ничто. В соответствии с "бритвой Оккама" путь электрона, который
превращается в свою противоположность - позитрон, корректней описать как
движение того же электрона, но в противоположном направлении времени