"Вадим Руднев. Прочь от реальности: Исследования по философии текста" - читать интересную книгу автора

Напомним, что суть этого феномена состоит в следующем: в любом
современном индоевропейском языке есть глаголы, которые, будучи поставлены в
стандартную перформативную позицию (первое лицо единственного числа) и
будучи при этом явными эксплицитными перформативами, семантически сами
перечеркивают свое перформативное значение, совершают иллокутивное
самоубийство. Это такие глаголы, как хвастаться, похваляться, лгать (отсюда
знаменитый парадокс лжеца), инсинуировать, голословно заявлять, клеветать,
выбалтывать, высмеивать, льстить.
"Так, - пишет Вендлер, - высмеивать, говоря "Я высмеиваю тебя", или
льстить, говоря "Я тебе льщу", было бы саморазрушительным действием"
[Вендлер 1985: 247].
Также иллокутивным самоубийством являются следующие перформативы:
Я клевещу на вас.
Говоря так, я просто похваляюсь.
Я хвастаюсь, что меня выбрали председателем.
Однако у иллокутивного самоубийства есть одна очевидная особенность:
оно возможно только в прямом контексте. Косвенный контекст разрушает
иллокутивное самоубийство. Так, вполне нормальными высказываниями русского
языка были бы следующие:
Говорят, что я высмеиваю тебя. Глупо утверждать, что я тебе льщу. По
его мнению, я клевещу на вас. Неправда, будто я хвастаюсь, что меня выбрали
председателем.
Здесь косвенный контекст и художественная практика функционально
пересекаются. Вполне можно представить, что персонаж абсурдистской пьесы
Ионеско, Беккета или Введенского говорит:
Я клевещу на вас.
Хотя истинность в речевом акте не играет главной роли, но, по-видимому,
успешность речевого акта в определенной степени зависит от истинности
составляющего его пропозициональную основу "индикативного радикала". Во
всяком случае, когда истинность речевого акта входит в поверхностную
структуру обычного главного предложения, то есть когда речевой акт вместе со
своей чисто перформативной валидностью теряет и логическую валентность (в
пресуппозицию любого перформатива безусловно входит его истинность или
ложность), то пропадает и феномен иллокутивного самоубийства. Нам не удалось
найти реальных примеров с проанализированными Вендлером глаголами, но мы
можем прибегнуть к такому излюбленному в лингвистической философии способу
доказательства, как мысленный (или даже словесный дискурсный) эксперимент.
Приведем выдуманный "лабораторный фрагмент" некоей "художественной прозы":
- Что же вы все делаете? - закричал Джон.
- Я клевещу на тебя, - заявил Билл.
- Я льщу тебе, - воскликнула Маргарет.
- Я высмеиваю тебя, - ответила Джейн.
- А я похваляюсь, что меня выбрали председателем, - мрачно выдавил
Грэхем.
Поскольку при восприятии художественной прозы читателю ясно, что все,
якобы происходящее в рассказе, на самом деле выдумано, то и феномен
противоречивости в отношении успешности/неуспешности, характеризующий
иллокутивное самоубийство, вместе с пресуппозитивной логической
валентностью, уничтожаясь, позволяет сделать этот фрагмент совершенно
нормальным "симулякром" обычной художественной прозы XX века.