"Вадим Руднев. Прочь от реальности: Исследования по философии текста" - читать интересную книгу автора

можно говорить о том, что время здесь движется в противоположном
направлении?
Допустим, в нашем мире господствует "извращенный" принцип тяготения
(ср. цитату из Норберта Винера выше). Тогда кость "оттолкнется" нижней
плоскостью от земли и "прыгнет" в руку. При этом конечное состояние кости на
земле становится начальным взаимодействием, а начальное взаимодействие кости
с рукой станет следствием, то есть конечным состоянием. Теперь представим,
что наше семиотическое сознание так же извращено, что нам нужно не
накапливать, не сообщать информацию, а стирать ее. Тогда кость из положения
"шестерки" прыгнет в руку, и тот факт, что вместо шестерки мы получили
неопределенность, и будет нашим "сообщением". В этом случае мы добиваемся
увеличения энтропии, погашение "шестерки" и есть наша цель. И в этом случае
время сообщения движется в положительном направлении.

Человек пансемиотического поведения

Таким образом, начало и конец в тексте и реальности симметрично
меняются местами. Человек пансемиотического поведения, то есть такой
человек, который строит свою жизнь как сообщение, как текст, воспринимает
свою будущую смерть не как конечное состояние, не как следствие причинного
процесса, не как окончательное увеличение энтропии, не как результат
движения от менее вероятного состояния к более вероятному, но как цель,
окончательное исчерпание энтропии, как результат движения от более
вероятного состояния к менее вероятному. Смерть для него в этом случае
представляет собой скорее рождение. Именно таким является этическое
религиозное сознание, приписывающее миру творца, автора, то есть
подразумевающее исторический телеологизм и тем самым отрицательное движение
от смерти (физиологического рождения) к истинному рождению (физиологической
смерти). Поэтому в таком сознании рождение рассматривается как нечто
энтропийно-отрицательное - результат греха, а смерть - как глубоко
позитивное информативное явление, как воскресение для истинной ахронной
жизни. Ибо конец любого текста, конец его создания и восприятия, его
"физиологическая смерть" означает начало его жизни как семиотического
явления.
В этом, по-видимому, и состоит идея культурного бессмертия. В тот
момент, когда человек культуры умирает, он в полной мере рождается как текст
культуры, начинается его подлинная ахронная жизнь, которая начинает читаться
с самого начала как нечто телеологическое.
Пример телеологического отношения к своей смерти являет собой
свидетельство о кинике Диогене Синопском, которое приводит Диоген Лаэрций:
"Тем, кто говорил ему: "Ты стар, отдохни от трудов", он отвечал: "Как если
бы я бежал дальним бегом и уже приближался к цели, разве не следовало бы мне
напрячь все силы, вместо того чтобы уйти отдыхать?"" [Диоген Лаэртский 1979:
244]. Подобное отношение к смерти было характерно для большинства "учителей
жизни" от Будды, Лао-цзы, Сократа и Иисуса Христа до Л. Н. Толстого. К тому
же ряду явлений относятся идея нирваны в буддизме и самадхи в йоге. Тот же
тип отношения к смерти являет собой культурное самоубийство Катона
Утического или смерть А. Н. Радищева как реализация самоубийства Катана (в
интерпретации Ю. М. Лотмана [Лотман1977b]). По мнению 3. Фрейда, любое
самоубийство есть отождествление себя с другим и, следовательно, акт