"Мануэль Ривас. Буханка хлеба" - читать интересную книгу автора

камням, чтобы не испачкать башмаки и не промочить ноги, но иногда нога
соскальзывала, и в конце концов я вымазался по щиколотки, так что перестал
осторожничать и шагал прямо по лужам, как настоящая амфибия. Там, где я
проходил, люди меня вроде бы даже не замечали. Я здоровался, но на мое
"здрасьте" никто не отвечал. Наверное, я сделался невидимкой.
Таким вот было мое путешествие за буханкой хлеба. Потому что, когда я
показал свою карточку, мне дали всего лишь одну буханку хлеба.
И я двинулся назад, прижимая хлеб к груди. Хлеб этот был для меня цвета
золота. Теперь я шагал очень осторожно, обходил подозрительные и ненадежные
места. Ни за что на свете мне нельзя было упасть и намочить или испачкать
хлеб. Но именно тогда во мне проснулся голод. Я отгонял его, убаюкивал, но,
думается, он и пробудился как раз от того, что почувствовал близость хлеба.
И я совершенно машинально отщипнул маленький кусочек. Я держал его во рту,
размягчая слюной, и медлил - не жевал и не глотал. Для меня в этом кусочке
хлеба были соединены сразу все вкусы. И сладкий, и карамельный, и вкус чуда.
Я увидел, что вокруг вдруг посветлело и туман начал рассеиваться, повисая
клочьями на деревьях.
А пальцы сами ковыряли в хлебе дырки, отщипывая крошечные кусочки.
Пальцы делали то, что хотели, а я будто ничего и не замечал, потом они
подносили крошки ко рту, словно это кто-то другой давал мне их. Да уж, день
был действительно прекрасный. Я никогда не обращал внимания на то, в какие
цвета окрашена зима в Галисии. Фиалки по краю дороги, золотой дрок в горах и
поля цветущей брюквы, похожие на огромные дворцовые ковры.
Еще один кусочек хлеба - и запели птицы. Дрозд, малиновка, воробей,
королек, зяблик и жаворонок в поднебесье. Веселая семейка - те, что не
пожелали улетать в чужие края.
Еще один кусочек попал в рот - и зазвонили колокола Сиграса. Но это был
не похоронный звон, частый в те времена, а праздничный - он бежал по полям,
как утренняя песня.
Мычание коров и пение петухов казались гимном изобилию и самой жизни.
Старик грузил навоз на повозку, наполняя утро горячим ароматом, запахом
будущего урожая, вареной картошки, кукурузного хлеба и даже сардин.
- Добрый день, парень! - проговорил Вульто, старик сосед, который
никогда прежде не обмолвился со мной ни словом. - Счастливого Рождества!
Но его приветливые слова произвели эффект пощечины. Вульто был немым, а
Рождество прошло месяц назад.
Я опустил глаза. От буханки остался только мучной след на пальто. Перед
домом я стряхнул с груди муку, как стряхивают грех. Я открыл дверь, и дюжина
глаз с жадным блеском устремилась ко мне из дымной пещеры.
- Что тебе дали? - спросила мама.
- Хлеб, - сказал я, - буханку хлеба. - Решив не оттягивать покаяние, я
тотчас добавил: - Я всю буханку съел по дороге. - И, безвольно опустив руки,
подошел к маме, уже мечтая о том, чтобы она покрепче меня отлупила.
Мать глянула мне в лицо - так смотрят, вопрошая, когда же это успело
испортиться творение Господне. Но потом она прижала меня к животу и вытерла
мне лицо своим фартуком с белыми ромашками.
Мама сказала:
- Вот и ладно, сынок, вот и ладно!