"Мануэль Ривас. Старая пчелиная царица пускается в полет" - читать интересную книгу автора

чужая тоска сдавливала ему грудь, и ребра щипцами впивались в легкие. И еще:
в голове у него с мучительным, нестерпимым зудением метался пчелиный рой.
Пепе сразу все понял. Его добрый сын, его Йе-Йе с сединой в жестких
кудрях. Он начал перебирать струны гитары и запел одну из своих любимых -
"Don't let me down!" * - на очень забавной смеси галисийского с английским и
завладел вниманием самых молодых. Только Пилар, неусыпный часовой, стояла в
дверном проеме, держа в руках поднос со сладостями, и цепко смотрела ему в
глаза.
______________
* "Не подведи меня!" (англ.)

Прежде чем опустить штору у себя в спальне, он снова глянул в окно на
яблоню, на этот цветущий магнит. Потом взгляд его метнулся к соседскому
саду, саду Гадона. Как и обычно, рассмотреть можно было только самую малую
часть неведомого и всегда затененного мира, скрытого густой изгородью из
лавра и мирта. Было только одно место, где зеленая стена прерывалась узкой
щелью, - в той стороне бузина, все еще продолжая зимовье, оставалась
безлистой. Наверное, она была погружена в созерцание своей белой сердцевины.
Через эту щель Чемин мог различить остовы заброшенных ульев.
В детстве они с Гадоном были закадычными друзьями. Он помнил, например,
как они вместе ловили на удочку улейных ящериц - злейших врагов пчел. Дело
нешуточное. Нужно было насадить на крючок кузнечика, хорошенько спрятаться и
ждать. Он держал удочку, а Гадон, засев напротив, подавал ему знак, когда
ящерица начинала примериваться к добыче. Пчелы и сами легко расправлялись с
агрессором - убивали его и бальзамировали, чтобы не разлагался в улье. Но в
то лето казалось, что ящерицы размножаются с невиданной скоростью, порождая
огромное ненасытное войско. Чемин с Гадоном поймали целых две дюжины.
Протянули им через глаза проволоку и гордо носили на шее, словно богатый
трофей. Кожа такой ящерицы похожа на ленту, вырванную из радуги.
Семейства Чеминов и Гадонов между собой не разговаривали, но на
мальчишек, пока те были маленькими, вражда не распространялась. Правда,
домой друг к дружке они заходили не без опаски. Однажды, когда взрослые были
заняты своими заботами, он играл с Гадоном вот в этом самом тенистом саду. В
углу кучей лежали куски коры пробкового дерева, служившие ульями. Отец
говорит, что у нас руки не так приделаны, чтобы пчелами заниматься, объяснил
Гадон, вот они все и передохли от какой-то напасти.
Но наступил день, когда и Чемин с Гадоном вдруг перестали
разговаривать. Никто им этого впрямую не приказывал, но все случилось так,
словно оба они одновременно услышали непререкаемое повеление, исходившее
откуда-то из самых глубин отчих домов. Дело было после конфирмации, когда
помощник епископа явился в их приход и начертил им миром крест на лбу. По
выходе из церкви они не обменялись ни словом и всю обратную дорогу старались
держаться друг от друга поодаль.
Чемин, лежащий теперь на постели, поднес руку ко лбу и осенил себя
крестным знамением. Крест, правда, не имел никакого отношения к вражде между
семействами Чеминов и Гадонов. Но в памяти вражда эта связывалась со знаком
креста. Молчание, повисшее меж ним и Гадоном, осознание того, что и они
втянуты в семейные распри, начало обретать плоть, когда мальчишки
почувствовали, что становятся мужчинами. В день конфирмации на них в первый
раз надели длинные штаны. То есть разговаривать они перестали именно тогда,