"Вера Русанова. Букет для будущей вдовы" - читать интересную книгу автора

изумленный взгляд с меня на Елизавету Васильевну...
- Ладно, - я отлепилась от батареи, подцепила двумя пальцами
пластиковый пакет и достала из него два альбома и одну монографию по Ван
Гогу, - читай, убеждайся! Специально для некоторых под честное слово из
библиотеки на ночь взяла.
Леха книжки сцапал стремительно, телевизор выключил вовсе и по дивану
рядом с собой похлопал с таким видом, будто ждал, что я немедленно, с
радостным тявканьем, брошусь выполнять команду "рядом".
А книжки были, в самом деле, интересные: Рене Юиг "Ван Гог", Анри
Перрюшо "Жизнь Ван Гога" и толстая монография с неизменными подсолнухами на
первой странице мягкой глянцевой обложки. Я, как существо дремучее и
малообразованное, тут же отобрала у Митрошкина Юига (там иллюстрации были
самые большие и красивые), Леха же углубился в монографию.
- Слушай! - сказал он через минуту, многозначительно подняв кверху
указательный палец. - Ван Гог писал в своих дневниках: "Я ощущаю огонь в
себе, который не могу потушить и который я вынужден поддерживать, хотя и не
знаю, к какой цели он приведет меня"... Сильно, да? А, главное, зловеще.
Или ещё вот Камиль Писсаро о Ван Гоге: "Я заранее знал, что Ван Гог либо
сойдет с ума, либо оставит нас всех далеко позади. Но я никак не
предполагал, что он сделает и то и другое".
- Ты, теоретик, - предвкушая упоительное торжество и изо всех сил
стараясь выглядеть безразличной, я сунула ему под нос "Едоков картофеля", -
лучше на это посмотри. Или ты как, картины художника по словесным описаниям
предпочитаешь изучать?
"Едоки картофеля" занимали в альбоме целый разворот и при одном
взгляде на них по спине почему-то пробегали мурашки. Темная, крохотная
комната, низкий потолок, тусклая лампа, вареный картофель на столе.
Крестьянская семья за столом. Мужчина пьет кофе из маленькой чашки, у
пожилой женщины в руках кофейник. Странные, грубые лица, темные жилистые
руки. Мрак, неотвратимость, безысходность...
- Сильно, - снова проговорил Митрошкин и осторожно провел подушечками
пальцев по холодному глянцу страниц. - Впечатление производит, да?
- Да уж, - с видом знатока согласилась я, изнемогая под тяжестью
собственной эрудиции, приобретенной два часа тому назад. - Ты, надеюсь,
знаешь, что это - первое значительное произведение Ван Гога. И именно в
первом убийстве был использован вареный картофель. Но главное, естественно,
не это.
- А что? - спросил он настолько в соответствии с мысленно простроенным
мной разговором, что мне захотелось заверещать от восторга.
- Ну, я не знаю, сколько попыток тебе дать? Две? Три? Пятнадцать?
- Картофель, картошка, картошечка.., - забормотал Леха.
- Одна попытка! - зловеще прокаркала я.
- Я еще, между прочим, ничего и не сказал. Я просто вслух думал.
- Думай-думай! Мыслитель ты наш!
- Крестьяне, комната, год... Когда, бишь, там эти едоки написаны? В
1885?
- Холодно-холодно, Лешенька! Получше глазки разуй!
И тут Митрошкин все испортил, потому что я ожидала, что он наговорит
всякой ереси, и мне представится блестящая, победная возможность ткнуть его
носом в очевидное. Ткнуть и посмотреть, как он захлопает круглыми карими