"Вера Русанова. Букет для будущей вдовы" - читать интересную книгу автора

шел спектакль. Однако, к работе над ролью я отнеслась весьма серьезно. И
Мопассана перечитала, и Бальзака, и даже Достоевского. В картинную галерею,
правда, не пошла, ограничившись просмотром цветных каталогов в зале
искусств городской библиотеки. Листала альбомы Репина, Ярошенко, Делакруа.
Прикрыв глаза, запоминала позы крестьянок и работниц, а также выражения их
лиц и пластику рук. И, естественно, я смотрела Ван Гога -
толстую-претолстую книжку с автопортретом в шляпе на обложке...
Толкая стеклянные двери Михайловской городской библиотеки, я думала
только о том, чтобы не опозориться и не начать искать в каталоге не на ту
букву: на "Г" вместо "В" или наоборот. Я не была точно уверена в том, что
первая часть фамилии "Ван" - это, действительно, часть фамилии, а не
какая-нибудь голландская национальная приставка. Но зато была уверена в
другом...
- Вот, пожалуйста! - сказала доброжелательная молодая библиотекарша,
протягивая мне стопку из трех книг и с некоторым удивлением косясь на мои
развеселые лосины. - Все, что у нас есть. Можно, конечно, ещё посмотреть в
подвале...
- Нет-нет, спасибо! - я поспешно плюхнулась за первый же стол, спрятав
ноги как можно дальше. - Я пока эти альбомы посмотрю.
И посмотрела. И почти сразу же нашла то, что искала. Естественно,
"Подсолнухи", свешивающиеся из высокой вазы, но, кроме этого - ещё
"Автопортрет с перевязанным ухом" - картину, которую так же, как и
подсолнухи, наверное, знают все. Зеленые, настороженные глаза, рыжая
борода, шапка, надвинутая на глаза, белый бинт, обхватывающий голову, и
трубка!.. Этот автопортрет так поразил меня в свое время, что я даже не
поленилась залезть в сопроводительный текст и к моим "попсовым" познаниям о
том, что был такой художник Ван Гог, который сошел с ума и бритвой отрезал
себе ухо, прибавила ещё сведения о том, как он дружил с Гогеном и как
работал во время лечения в психиатрической больнице. "Автопортрет с
перевязанным ухом", иначе именуемый "Автопортрет с трубкой"... Бинт и
трубка рядом с телом убитой в подъезде женщины... "Подсолнухи"... Семечки,
которыми был посыпан зарезанный врач-гинеколог...
Страницы альбома были толстыми, скользкими и разлеплялись плохо,
однако, слюнявить палец было стыдно. Сначала я злилась и кусала губы, но,
поймав на себе удивленный взгляд библиотекарши, снова принялась изображать
интеллигентную и воспитанную ценительницу живописи.
"Скорбь"... "Портрет папаши Танги"... Еще одни "Подсолнухи"... Самое
ужасное, что я до конца не знала, что же ищу. Но все равно продолжала
искать с упорством таксы, разрывающей лисью нору... "Пейзаж в Овере после
дождя"... "Натюрморт с сосновой веткой и перчатками"... Еще одна страница с
особенным, каким-то клейким звуком перевернулась и... В горле у меня вдруг
стало тесно и жарко, кровь мгновенно прихлынула к лицу. Картина занимала
весь разворот и называлась "Ночное кафе". Красные стены, желтые лампы под
потолком, несколько темных человеческих фигурок по углам, всюду бутылки,
бармен в белом... Кисточки, ни филенчатой, ни какой другой, я, правда, не
увидела, но зато не могла не заметить огромного бильярдного стола с
тусклыми и отчего-то жуткими шарами... Потом в самом начале альбома,
который я - "светлая голова" - начала просматривать с конца, обнаружились
"Едоки картофеля" - крестьянская семья, ужинающая за накрытым столом (и что
обидно, я ведь рассматривала эту картину, когда готовила роль!), потом