"Бертран Рассел. Мистицизм и логика" - читать интересную книгу автора

методы интеллекта в конечном счете надежнее.
Бергсон считает, что интеллект только тогда может иметь дело с вещами,
когда они обладают сходством с чем-то уже испытанным в прошлом, в то время
как интуиция способна схватывать присущие каждому новому моменту времени
уникальность и новизну. То, что каждый следующий момент в чем-то уникален
и нов, конечно, верно; верно и то, что это нельзя полностью выразить с
помощью интеллектуальных понятий. Только непосредственное знакомство с
явлением может дать понимание его уникальности. Но непосредственное
знакомство такого рода сполна дается ощущением и не требует, насколько я
понимаю, какой-то специальной способности интуиции. Не интеллект и не
интуиция, но ощущение снабжает нас новыми данными. И когда данные новы и
сколько-нибудь примечательны, интеллект гораздо более способен к тому,
чтобы иметь с ними дело, чем интуиция. Когда курица выращивает утят, она,
несомненно, обладает интуицией, которая позволяет ей быть как бы внутри
каждого из птенцов, а не просто иметь о них аналитическое знание; но когда
утята лезут в воду, вся интуиция оказывается иллюзорной, и клуша на берегу
беспомощна.
Интуиция на деле есть аспект и продолжение инстинкта и, как всякий
инстинкт, вызывает восхищение лишь в том окружении, которое сформировало
привычки животного. Однако она становится совершенно беспомощной, как
только окружение изменяется и требует какого-то непривычного способа
действий.
Теоретическое понимание мира, являющееся задачей философии, не имеет
большой практической значимости для животных, дикарей и даже для весьма
цивилизованных людей. Поэтому вряд ли стоит предполагать, что скорые,
грубые и сподручные методы инстинкта или интуиции найдут в этой области
благодатную почву для применения. Интуиция лучше всего работает в рамках
самых старых видов деятельности, в которых обнаруживается родство с
отдаленными поколениями наших животных и получеловеческих предков. В таких
вопросах, как самосохранение и любовь, интуиция срабатывает иногда (хотя и
не всегда) с поразительной быстротой и точностью, которые недоступны
критическому интеллекту. Но философия не относится к числу занятий,
иллюстрирующих наше родство с прошлым: это весьма утонченное, весьма
цивилизованное занятие, требующее для своего успешного выполнения
определенной свободы от инстинктивной жизни и даже, в некоторых случаях,
определенной отстраненности от всех земных надежд или опасений.
Лучшие проявления интуиции мы видим, таким образом, не в философии.
Напротив, поскольку истинные объекты философии и привычка к мышлению,
необходимая для их постижения, имеют странный, необычный и удаленный от
жизни характер, именно здесь - в большей степени, чем где-либо, -
интеллект превосходит интуицию, а поспешные и непродуманные оценки меньше
всего заслуживают безусловного одобрения.
Проповедуя научную сдержанность и осторожность в противовес
самоутверждению уверенной в себе интуиции, мы только призываем - в сфере
познания - к той широте созерцания, той безличной незаинтересованности и
той свободе от практических пристрастий, которые проповедовались всеми
великими религиями мира. Таким образом, наш вывод, как бы он ни
противоречил взглядам многих мистиков, в сущности своей не вступает в
конфликт с их духом. Это, скорее, следствие деятельности того же духа в
царстве мысли.