"Бертран Рассел. Автобиография" - читать интересную книгу автора

немецкая бонна, прозывавшаяся Вильгельмина или, сокращенно, Мина. Мне живо
помнится, как в свой первый вечер в доме она купала меня в ванне, а я на
всякий случай решил не шевелиться и стоять как статуя - кто знает, чего от
нее можно ожидать? Дело кончилось тем, что ей пришлось позвать на помощь
слуг, потому что я не давал себя намылить. Впрочем, вскоре я к ней
привязался. Она учила меня выводить буквы немецкого алфавита, сначала
прописные, потом строчные, и когда мы дошли до конца алфавита, я сказал:
"Теперь еще надо выучиться писать цифры" - и очень удивился и обрадовался,
когда узнал, что они такие же, как в английском. Ей случалось дать мне
шлепок, помню даже, как я плакал в таких случаях, но мне и в голову не
приходило озлобиться и решить, что теперь мы враги. Она оставалась у нас
до моего шестилетия. У меня тогда была еще няня Ада, которая по утрам,
пока я лежал в постели, разводила огонь в камине, и мне всегда хотелось,
чтобы она подольше не подбрасывала уголь, потому что мне нравились
потрескивание и разноцветные огненные вспышки загорающихся дров. Няня
спала со мной в детской, но я совершенно не помню, чтобы она раздевалась
или одевалась в моем присутствии, - пусть фрейдисты толкуют это как
угодно.
В детские и отроческие годы меня кормили по-спартански, причем ограничения
были так велики, что с точки зрения сегодняшних норм рационального питания
составляли угрозу для здоровья. Некая пожилая дама, мадам д'Этчегойан,
племянница Талейрана, жившая по соседству с нами в Ричмонде, имела
обыкновение дарить мне огромные коробки восхитительных шоколадных конфет,
но мне разрешалось съесть одну штучку в воскресенье, зато и в будни и в
праздники в мои обязанности входило обносить ими взрослых. Я любил крошить
хлеб в подливку, что позволялось делать только в детской, но никак не в
столовой. Нередко я спал перед обедом, и если мой дневной сон затягивался,
обед подавали в детской, а если просыпался вовремя, обедал в столовой.
Зачастую я притворялся спящим, чтобы не ходить обедать со всеми. В конце
концов взрослые догадались о моем притворстве и в один прекрасный день,
когда я еще лежал в постели, стали меня ощупывать. Я замер, воображая, что
именно так, в полном оцепенении, лежат спящие, но, к своему ужасу,
услышал: "Он не спит, лежит как каменный". Никто так и не узнал причину
моего лицедейства. Помню такой случай: за обедом после смены тарелок всем,
кроме меня, подали по апельсину. Мне не разрешалось есть апельсины в силу
неколебимой уверенности взрослых в том, что фрукты вредят здоровью детей.
Я знал, что нельзя просить апельсин, это была бы дерзость, но поскольку
передо мной тоже поставили тарелку, я рискнул посетовать: "Тарелка есть, а
на ней - ничего". Все засмеялись, но апельсина я все равно не получил. Мне
не давали фруктов, практически не давали сахара, зато перекармливали
другими углеводами. И все-таки в детстве я не болел ни единого дня и из
всех детских болезней перенес в одиннадцать лет только корь в слабой
форме. Впоследствии, когда у меня проснулся интерес к детям - в связи с
тем, что у меня появились собственные, я ни разу не видал такого здорового
ребенка, каким был сам, и все же не сомневаюсь, что любой современный
педиатр-диетолог нашел бы у меня кучу разных болезней, развившихся из-за
неполноценного питания. Возможно, меня спасало то, что я ел украдкой
кислые яблоки с дичков; конечно, если бы это открылось, взрослые упали бы
в обморок и поднялся бы переполох. Моя первая ложь также была продиктована
инстинктом самосохранения. Гувернантке пришлось оставить меня на полчаса