"Рэй Рассел. Бежавшие влюбленные" - читать интересную книгу автора

голым ногам и блестели на ногтях их пальцев.
- Ты цепляешься за соломинки, - простонала она. - Ты слышал, что он
сказал. Семь дней пыток...
- Строгого карания! - торжествующе перебил он. - А что, скажи на
милость, он считает карами, эта елейная монахиня в облике мужчины? Пост,
молитвы на коленях, умерщвление плоти? Семь дней во власяницах? Суровые
проповеди, праведные наставления? - Он засмеялся. - Некоторые неприятные
ощущения, смиренное покаяние и скука, от которой сводит скулы! Вот пытки,
которых ты страшишься! - Он снова засмеялся, покачиваясь на пятках,
насколько позволяла ширина клетки.
Она испустила вздох отчаяния.
- Дурак ты, - сказала она без малейшего раздражения, а просто
констатируя факт. - На исходе седьмого дня мы умрем, вот что он приказал.
- Окончательно разделаться! - возразил он. - С нами должны окончательно
разделаться.
- Это то же самое...
- Ничего подобного! У этого слова много значений! В том числе
"отправить восвояси". Могут ли трупы быть отправлены восвояси? Могут ли
покойники быть отпущены на все четыре стороны? Нет! Просто семь коротких
дней нам предстоит падать на колени и испрашивать прощения - по дню на
каждый из семи смертных грехов, ты же слышала выжившего из ума пустосвята!
А затем нас отпустят. Отпустят! "Окончательно разделаться" - значит
отпустить без всяких условий! Все наши страхи были лишь напрасными
душевными мучениями!
Ее веки, опухшие и покрасневшие от слез, медленно поднялись, и она
обратила на него презрительный и жалобный взгляд.
- У тебя такая короткая память? Неужели у тебя в голове застревает
меньше, чем в разорванной рыболовной сети? И страх настолько лишил тебя
мужества, что ты не способен вспомнить, что еще было сказано? Про наши
глаза и языки?!
Он было открыл рот, чтобы ответить, но сразу же закрыл. Вновь его лицо
исказилось от тошнотворного ужаса. Она съязвила:
- Ну-ка, отмети и это!
Вскоре он улыбнулся.
- За твою недоброту и колкие слова мне следовало бы позволить тебе и
дальше думать, что мы лишимся этих столь необходимых органов чувств,
источников стольких радостей. Зачем мне утешать тебя, когда за все мои
старания я пожинаю лишь ядовитые упреки? - Он усмехнулся. - А потому я
прикушу язык.
Последовала долгая безмолвная пауза. Наконец она закричала:
- Да говори же, подлый!
Он торжествующе засмеялся.
- Я люблю тебя, пышечка, а потому я скажу, а ты выслушаешь. Вспомни эти
ужасные слова о наших глазах и языках. Кто их произнес? Твой святой
супруг? Или кое-кто поничтожнее, жалкий прислужник, а точнее, не кто иной,
как наш олух-тюремщик?
Она задумалась.
- Мой муж сказал...
- Твой супруг сказал, что мы не должны смотреть друг на друга или
говорить друг с другом. И воспрепятствовать этому, сказал он, надо самым