"Арсений Иванович Рутько. Суд скорый... (Повесть) " - читать интересную книгу автора

подумаешь!
Иван Илларионович, уже направившийся было к дому, остановился и,
сбычившись, оглянулся:
- Кому подороже?
- Ну, палачу, конечно.
- А сколько платят? - помолчав, спросил Иван Илларионович.
- Четвертную за голову! Как раз столько я прошлую субботу отцу
Хрисанфу в преферанс выложил. Ох, и жох батюшка!
Капитан поднял руку, чтобы толкнуть кучера в спину, но не толкнул,
глядя на задержавшегося председателя суда. Тот невнятно бормотал себе в
усы, словно силился что-то вспомнить и не мог.
- А! Ваш портфель, Иван Илларионович! - догадался капитан, нащупывая
под полостью захолодевшую кожу.
- А-а! Да-да! Благодарю.
Парадная дверь дома уже открылась, и на пороге стоял, прикрывая
свечку ладонью, старый слуга дома Митрофан, не пожелавший бросить в беде
своих господ и уехавший с ними в добровольное изгнание.
Да, Ивана Илларионовича ждали. Только здесь он почувствовал себя
защищенным от всего, что творилось за стенами дома. Он старался заниматься
делами в суде, и лишь в самых неотложных случаях ему доставляли почту на
квартиру: не терпящие ни малейшего отлагательства бумаги.
Он принимал эти испятнанные сургучными печатями пакеты из веснушчатых
рук Митрофана с брезгливой осторожностью, стараясь не думать, что
скрывается за орластыми сургучами, под аккуратной вязью витиеватого
почерка.
Как он и предполагал, Ванюшка уже стоял на пороге передней и сияющими
глазами наблюдал, как Митрофан помогает деду снять тяжелую, на меху
шинель, как, присев на корточки, расстегивает штиблеты...
Здесь, в Уфе, возвращаясь домой, Иван Илларионович всегда смотрел на
внука с чувством вины перед ним. Раньше, в Петербурге, по пути из
министерства Иван Илларионович обязательно заезжал в кондитерскую к Жану,
покупал внуку сладостей; тот был изрядным сладкоежкой. Выбегая деду
навстречу, Ванюшка кричал с порога: "Ты, деда, мне купил нибудь-чего?"
Но здесь, в Уфе, генерал не решался остановить кучера у магазина,
сойти и купить кулечек рахат-лукума или пакетик мороженых слив:
затаившийся город пугал своей молчаливой враждебностью; настораживали и
рассказы чиновников, живших здесь уже по нескольку лет. "Башкиры, татары,
азиаты - что им стоит пырнуть, ваше превосходительство, ножом? Да и
русские тут - дай бог подальше. Сибирь-то, каторга, рядышком, рукой
подать!"
Отдышавшись, погладив перед зеркалом серебряный бобрик, заметно
поредевший за последние два года, Иван Илларионович, держа за руку
сияющего внучонка, пошел в глубь дома.
Как он и ожидал, в столовой уже сверкал сервированный стол, белели
туго накрахмаленные салфетки, уютно, ненавязчиво горели свечи, бросая на
вещи мягкий живой свет.
Иван Илларионович снова вспомнил внезапно потухшие электрические
лампочки в тюрьме и болезненно поморщился. Кому нужны эти дурацкие
изобретения? Жили, веками жили наши деды и прадеды при свечах, умирали,
рождались, справляли и свадьбы и крестины - и от свечей не чувствовали