"Арсений Иванович Рутько. Суд скорый... (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Иван Илларионович оглянулся.
В щель двери просовывалась лукавая, обрамленная кудряшками головенка
с яркими, сияющими глазами. "Нет, ни за что нельзя пускать его в
правоведение, потому что теперь... Что теперь?" - оборвал он себя и пошел,
чуть наклонясь вперед, к внуку.
- Я не забыл... Жан.
- Тогда пойдем, мы тебя давно ждем...
Дымилась аппетитным паром фарфоровая суповая миска, рубиново
светилось сквозь хрусталь заботливо налитое вино, радовало глаз старинное,
фамильное серебро. Но ел Иван Илларионович без всякого аппетита, хотя в
тюрьме не притронулся к обеду, принесенному для членов суда из ресторана
Харлапова.
И сразу же после обеда, сославшись на все усиливающуюся боль, ушел в
кабинет, провожаемый грустным и просящим взглядом внука.
- А я, деда? - спросил мальчик, когда Иван Илларионович уже открывал
дверь.
- А ты, Жанчик, пойдешь спать. И дедушке тоже надо лечь, он сегодня
устал, - сказала Лариса Родионовна, снимая салфетку с шеи мальчика.
- Он, что ли, много писал сегодня?
- Да. Много писал...
Закрылась дверь. Заколебалось пламя свечей на столе, как будто кто-то
невидимый прошел возле. И успокоилось. Рядом с телефонным аппаратом ждали,
белея, нераспечатанные письма.
Иван Илларионович несколько раз прошелся по кабинету, потом приоткрыл
дверь, прислушался к засыпающему дому. Из детской доносился голос жены:
- Ну, повторяй за мной... Иже еси на небеси... да святится имя
твое... да будет воля твоя...
Иван Илларионович плотно прикрыл дверь. Да будет воля твоя! Смешная
Лара! Она все еще верит в некую могущественную и справедливую силу,
распоряжающуюся судьбами людей.
Он остановился посреди комнаты. А может быть, и та, Якутова, сейчас
заставляет своих детишек повторять: "Да святится имя твое, да будет воля
твоя"?
Он отодвинул кресло и сел к столу.
Письмо действительно было от школьного товарища, вместе с которым они
учились в университете, потом работали в гражданском суде... Зигфрид
всегда был чуточку сентиментален для такой суровой работы и еще в училище
не раз сетовал на непреклонную волю отца, лишившего его возможности самому
выбрать свой жизненный путь...
И, словно в насмешку над его сентиментальностью, он оказался
включенным в состав карательной экспедиции Ренненкампфа. Каково-то ему,
любителю надсоновских стихов и душещипательных романсов!..
Иван Илларионович нетерпеливо, морщась от боли в желудке, придвинул к
себе свечу и, навалившись грудью на стол, принялся вчитываться в косые,
сбегавшие в правый угол строчки.
Письмо было сумбурное, истерическое, где-то на грани
умопомешательства. Иван Илларионович подумал: хорошо еще, что его почту
здесь не перлюстрируют, а то неприятностей бы не обобраться.
"Это состояние я испытываю уже давно, - писал Зигфрид. - Оно охватило
меня еще в экспедиции, в начале прошлого года. Я никак, ни во сне, ни