"Вячеслав Рыбаков. Кот диктует про татар мемуар " - читать интересную книгу автора

Ничего я не мо кроме как ответить, стараясь, чтобы голос не дрожал: "Вы
слишком много на себя берете".
"Ну, что ж теперь поделаешь". - "Я не согласен. Я ни разу не сказал
вам, что согласен".
"Между прочим, у вас в институте скоро общая переаттестация научны
сотрудников. Вы уверены в своих позициях?"
"Это мое дело".
"И все-таки подумайте хорошенько".
Последнее слово осталось за ним. А значит, и неопределенность осталась.
Мы разошлись на набережной, а через минуту я бросился за ним вслед. По
привычному, почти родному Запорожскому переулку, где чуть ли не каждой день
ходишь взад-вперед. И вокруг - столько людей!
"Добрый" куда-то звонил. Я увидел его в будке автомата и замедлил шаги.
Он повернул голову в мою сторону, и я глупейшим образом спрятался за угол -
мне хотелось подойти, когда он выйдет из будки, невозможно было стоять рядом
и ждать, когда он договорит. Впрочем, я тут же вынырнул обратно и пошел к
нему. Он повесил трубку. Отчетливо помню, как очень мягко, будто что-то
втолковываю ребенку, я произношу: "Я не завербовался!"
А он мне ответил что-то вроде: "Очень жаль".
И я ушел. И вскоре уехал в отпуск, сильно подозревая, что, когда
вернусь, в институте уже и стол мой сожгут, и имя мое позабудут. Однако -
нет.
Черт его знает, что это такое было.
С тех пор все тихо. Пока. Тьфу-тьфу-тьфу.
Продолжение второе имело место в ноябре 86-го года. Перестройка
набирала обороты и, возможно, находилась в лучшей из всех до сих пор
известных нам фаз: кровь еще не лилась, республики, края, области и
микрорайоны еще не начали, как тараканы разбегаться по углам, в магазинах
еще кое-что было, и казалось, вот-вот станет больше - и в то же время
воняющие убоиной идеологические табу начинали слетать одно за другим. В
апреле я закончил "Очаг на башне" и осенью достал из папок черновики,
заготовки, промежуточные куски "доверия". Иногда опираясь на них, а иногда
работая совершенно наново, я написал повесть, которая в чуточку сокращенном
виде была опубликована в "Урале" и вскоре выйдет в моем сборнике "Свое
оружие". Мне кажется, она умнее, глубже того "Доверия", которое удостоилось
когда-то столь высокого внимания. Гораздо интереснее поставить эксперимент
чистый.
Общество - практически идеальное, и люди-то все очень хорошие; но, раз
включив некий социальный механизм, пусть даже с наигуманнейшими намерениями,
они уже не могут сказать "чурики" и отрулить обратно. Кнопки, которые нельзя
нажимать ни в коем случае, есть не только в арсенале ракетчиков - но и в
арсенале политиков, и в арсенале экономистов. Нажал - тогда не обессудь.
Падающий ковш экскаватора одинаково легко пробьет череп Гитлеру - и
Швейцеру, Брежневу - и Сахарову... Швейцер и Сахаров - не в том, что они
могут этот падающий ковш голой рукой остановить, а в том, что они никогда не
сделают движения, после которого ковш упадет. В сотый же раз описывать, как
ковш расплющил Гитлера... пфе!
И, наконец, третье продолжение случилось каких-то полтора года назад.
В университетские времена я дружил с девушкой с моего же курса, тоже
китаисткой, только гораздо способнее меня; и была она не историк, как я, а