"Святослав Юрьевич Рыбас. Плотная опека" - читать интересную книгу автора

играть. Не выдумывай трагедий.
- Куда ты вернешься? Для Москвы ты уже прошлое. Ты живешь, надеешься,
что вернешься, а ты только тень того Акульшина... И ладно, бог с ней! Там
все было фальшивое. Здесь я тебя по-настоящему поняла. Ты ведь верный,
душевный человек... Но с тобой невыносимо! Я устала от твоего вечного
оптимизма, от твоих неумных товарищей, они за год и книжки не прочли. Я
устала жить полуженой-полувдовой. Твои разъезды, запреты... Устала! Мне же
видно, как тебя начинают жалеть. Ты постарел, тебе пора уходить. Ты думал о
будущем?
- Я думал, - возразил я. - Скоро меня попросят... Не торопи меня.
Она, кажется, не поняла, откуда попросят.
- Нет, буду торопить! - сказала она. - Я еще пожить хочу, я не старуха.
Ведь оттого, что ты бегаешь, мне стыдно и больно. Я боюсь, что ты вот-вот
закончишь играть и на тебя найдет тоска, что ты еще молодой, а делать уже
нечего да и не можешь.
- Нет, не бойся, - успокоил я ее. - Не сопьюсь во всяком случае. Мне
всегда кажется, что у кого-то жизнь была легче, когда я играл. Может,
конечно, я ошибаюсь...
Нина слабо улыбнулась - наверное, я все-таки ошибался.
Я отошел к окну. Во дворе двое мальчишек в одних трусах лупили мячом в
стенку гаража. Мяч был, видно, резиновый и хлопал как пугач.
Я глядел на них и рассказывал Нине о том, что случилось в полдень у
меня с Высоким. Потом я замолчал. И она молчала.
- Хочешь развестись? - спросил я.
- Даже если бы я и хотела развестись... - Нина, не договорив, подошла
ко мне. - Ты же скучаешь без Лены?
- А ты?
- Скучаю. Давай поедем к маме? Хоть на два дня отпросись. Дочка
все-таки...
- Не могу, Нина. Ладно, попробую.
Наверное, это радость великая - никому не принадлежать и только ей
одной? Интересно, как так можно? Ты ведь будешь раскрыт, без тайн, без
будущего, без загадок...
Я пошел к магнитофону, щелкнул клавишей: рев "Уэмбли", "Правь,
Британия", снова рев - и я вспомнил, что в пять часов... От меня стало все
отдаляться...
...и я выбрался из раскалившегося автобуса на бетонную площадь перед
стадионом. Команда втянулась в отверстые двери, я шел последним, и в меня
летело:
- Акуля!.. Дай им, Акуля!
Я ссутулился. Меня толкнул в спину администратор Клюквин, я попался ему
под ноги.
- Веселее, Вася! - гаркнул он сверху и обогнал.
Саквояж с формой оттягивал руку, ручка его была мокрым-мокра. Я
переложил его в правую и поднял голову.
Над нашим муравейником было небо, и я сказал себе: "Акульшин, ты
уходишь под таким небом". А больше я уж ничего не смог сказать, слов
подходящих не было.
Мы поразминались минут десять и пошли в раздевалку через подземный ход.
Другой ход втягивал парней в белых майках. Они глядели на нас, мы - на них.