"Елена Ржевская "Земное притяжение"" - читать интересную книгу автора

Но уже было поздно говорить по-хорошему, даже если б он мог ее
простить. Да и как с ними разговаривать? Все вызывало с их стороны бешеный
отпор. "Кто ты такой, чтобы судить! Заслужи сначала это право! Сопляк!" -
и так далее, вроде как сегодня, как будто, только выйдя на пенсию,
научишься отличать честное от подлого.
Мать робко поглядывала на Матюшу, ища в нем поддержки, но он молчал.
Никто не собрал с земли домино.
Лешка постоял молча, повернулся и побрел к двери. Он лег на свою
кушетку лицом вниз и слышал, как тихо вошла мать. Она опустилась-к нему на
кушетку, и он подвинулся, давая ей место. Она нерешительно гладила его по
спине, и он чувствовал запах ее волос, который так любил в детстве,
похожий на запах сена, потому что она мыла волосы настоем ромашки.
Пригнувшись к его затылку, она шептала торопливо:
- Ты ведь не такой. Это все твой дружок научает тебя. Все наши
несчастья от него. Все он, Лабоданов...
Лешка молчал; пусть говорит, бог с ней. Он не мог сейчас ничего
объяснять, спорить. Ему было так плохо, так мучительно больно, что он даже
хотел, чтобы она вот так сидела около него.
Он рывком повернулся на спину. Ее белое поблекшее лицо повисло теперь
совсем близко над ним. Он видел ее светлые глаза в красных прожилках и
располневшую шею, окольцованную глубокими складками. Она больше не
казалась ему красивой, и он жалел ее.
- Ты был совсем другим, пока с ним не подружился. Ты был ласковый
мальчик, Леша.
Он встрепенулся:
- Если б ты только знала все, мамуля! Если б ты могла понять!.
Больше он не сказал ни слова. Ведь она ничего не понимала, ничего.
Когда она начинала рассказывать о нем, она всякий раз припоминала одно и
то же: что у него были очень маленькие ножки и он лет до семи ходил в
туфельках с пуговичками, как у девочек. И еще-как однажды она вернулась
домой очень поздно, а он не спал, ждал ее и кинулся к ней с воплем:
"Мамуля, я боялся, что ты умерла!" Его тошнило от этих рассказов.
Что с ним было потом, когда он сменил туфельки на ботинки с подошвами
из кожимита, неведомо ей, прошло мимо нее.
Он подбил на катке внучку старухи Кечеджи, он убегал, и его возвращали
домой из детприемника, он спустился по водосточной трубе с четвертого
этажа школы-в ее представлении все это означало только одно: он грубел.
На своих маленьких, неустойчивых ножках, обутых в купленные еще по
ордеру туфельки, он куда-то навсегда ушел от нее.
И превратился во что-то крайне неуютное: тайно курил, огрызался
ломающимся голосом, вечно терзал ее тревогой за его будущее.
Она всегда сопоставляла то, каким он был, с тем, что с ним стало, и эта
перемена всякий раз ошеломляла ее.
Он был куда чувствительнее ко всему, что происходило с ней.
Как принесли извещение о гибели отца и вообще подробностей того дня он
не помнил - слишком мал был. Но крик матери, ужасом отозвавшийся где-то
внутри у него, еще много лет готов был зазвучать опять, стоило только
подумать об отце. И, оставаясь один в доме, он избегал смотреть на стену,
где висела увеличенная фотография отца в пилотке. И если нечаянно
встречался с его непреклонным взглядом, поспешно отводил глаза.