"Людмила Николаевна Сабинина. Далекое зарево" - читать интересную книгу автора

мальчишек и девчонок с их улицы. Он был почти знаком.
- Кажется, вспоминаю, - неуверенно пробормотала она.
- Как же, как же, должны помнить, - настаивала старуха. - Небось в
горсад вместе лазали.
- В дырку, - улыбнулась Вера Ивановна.
- В дырку, в дырку, - обрадовалась старуха. - По двадцать копеек за
вход брали, где же взять ребятне. Известно, в дырку и лазали. Бывало, я уж и
ругать-то и стращать-то, да куда там! Как вечер, Сережка уж и свистит под
окном. Дружок, значит, Грачев Сережка. Озорник известный, а мой-то его
уважал. "Грач, говорит, смелый, не то, что другие, мы, говорит, с Грачом в
военную школу поступим, в летчики..."
- Грач? Сережка Грачев?..
Сережку она помнила. Еще бы, самый заводила, гроза окрестных ребят. Во
дворе все девочки враждовали с ним из-за цветочной клумбы. Как-то поздним
вечером Сережка изловчился и оборвал все цветы. Цветы продал кому-то у
горсадовских ворот, а на деньги эти целых два дня ел мороженое и катался на
карусели.
- Вот видите, Сережку-то вспомнили. Может, и моего вспомните?
Алешеньку-то? Ростом невысокий, светленький такой, всегда вместе, куда
Сережка, туда и он, Алеша Колосков, еще все в голубенькой майке бегал... Да
вы присядьте, устали небось, в ногах-то правды нет. Еще успеете, осмотрите.
Вера Ивановна опустилась на скамью, по-новому вгляделась в лицо
старухи. Собственно, уж и не такая она старая. Бледное, слегка оплывшее лицо
пожилого, усталого человека, морщины между бровей. Присела рядом, сложила на
коленях сухие, легкие руки. Видно было, что эти руки много поработали за
жизнь, привыкли к непрестанному движению, а теперь вот лежат на ситцевых
коленях отрешенно, скорбно, будто отставил кто их от дела, будто напрасная
то была суета - мыть, стирать, варить, баюкать. Долгие годы.
- Шапочка-то хороша, - сказала старуха, глядя на Веру Ивановну. - Что
за зверь-то?
- Норка.
- А-а. Хороша, говорю. А сами-то где живете?
- Далеко, в Якутске. Уж двадцать лет работаю, там и муж, и дети.
- Эк, занесло куда. Много деток-то?
- Двое. Так вы говорите Колосковы ваша фамилия?..
- Колосковы, Колоскова я, Варвара Тимофеевна...
Она задумалась. Теперь ей стало казаться, что и точно - какой-то
мальчишка вечно вертелся около Сережки Грачева. Что-то такое было, лохматое,
в голубенькой майке. Даже лицо мелькнуло в памяти - остренькое, со светлыми
глазами.
- Так он погиб, сын ваш? - с участием спросила Вера Ивановна.
- Сразу же. Не успела я его, сыночка, проводить, а уж и похоронную
несут... В первом же бою.
Обе женщины замолчали. В комнатах потемнело - окна задвинуло свинцовой
снеговой тучей, за стеклами косо полетел снег. В тишине заунывно гудело
отопление да старый паркет потрескивал.
Фотографии уже стали неразличимы во тьме, лишь одна - светлая, ближе к
окну: торжественный выезд первого городского трамвая. Вокруг трамвая,
разукрашенного плакатами и флажками, - группа улыбающихся людей. Одетые в
Потрепанные пиджаки и кепки, в ситцевые юбки, в стоптанную обувь - снимок