"Людмила Николаевна Сабинина. Подснежники" - читать интересную книгу автора

стесняемся, критикуем друг друга вовсю. А ты откуда взялась, недотрога
такая? Самомнение бросить надо...
- Да нет у меня самомнения...
- Ну вот. О чем же тогда плакать? Все мы учимся. И сама Лариса Павловна
пришла к нам, потому что овдовела. У нас здесь, между прочим, все вдовы. А
дети - все сироты. Про себя забыть надо, вот что я скажу! О детях думать
приходится, только о детях!
- Разве и вы вдова, Елена Никитична?
- Еще с финской. Мало того, что вдова. Я ведь и сына потеряла.
- Ой, что вы!
Елена Никитична глубоко вздохнула.
- Знаешь, девка, не сами мы горе ищем, а горе ищет нас. А раз пришло
горе, тут уж держись. Все равно никуда не денешься. Держись прямее, а то,
смотри, согнет... Только это я потом поняла, а в тот день, когда пришла в
дом похоронка, свету не взвидела. Все застлало перед глазами. Черным-черно.
Так вот...
Заведующая качнулась на стуле. И все время, пока она говорила, все
время потихоньку раскачивалась. Люба, хоть и не смотрела на нее, чувствовала
это. Время от времени стул еле слышно поскрипывал.
- Словом, убили моего Володю, остались мы с Ванюшей вдвоем. Четыре
годочка ему было. А жить надо. Устроилась я на ткацкую фабрику. Весной сорок
первого Ваню свезла к тетке, мужниной сестре. Пускай, думаю, воздухом
подышит, у них в деревне хорошо. Это под самым Клином. А тут война.
Сначала-то не думала, что дело так обернется. Работали мы и в ночную смену,
и днем. Все для фронта. Вот уж не думала, что немец до нас дойдет. Дошел,
однако. Предприятие наше эвакуировалось, и я с ним. Три месяца ходила как
очумелая. Работаю, а сама только Ванюшу своего вижу. Где он, что с ним?
Елена Никитична вздохнула глубоко, со стоном.
- Как только немцев выбили, стала я проситься домой. Не пускали, к
весне отпросилась все-таки. Город - в развалинах, одни камни да ямы. Сама
знаешь. Сейчас еще что, тогда не то было. Хуже. Поезда ходили только
военные, хоть пешком иди. Собралась я и пошла. Сапоги на мне мужнины, в
которых эвакуировалась, в мешке - сухари. Где подвезут, а где на своих
двоих... До Клина все-таки добралась, потом прибрела в ту деревню. А ее и
нет... Нет деревни, одни трубы печные торчат. Людей спросила, никто тетку
Анну не знает, будто и не было такой. Другие сказали, будто в Клин побрела,
да не дошла: померла в горячке. Обошла я весь городишко и все Ваню своего
высматривала. Иной раз стою где-нибудь на пригорке и кричу, зову: "Ваня!
Ванюшка!"
Елена Никитична замолчала.
Люба взглянула на нее. Женщина сидела прямо, смотрела перед собой
широко раскрытыми, пустыми глазами.
- Потом какая-то старуха подошла. "Спятила, - говорит. - И без тебя
крику полно, не ты одна. Тут уйма их полегла, детишек этих. Без матки, без
хлеба, в мороз, где тут выжить. Молись лучше!" И как это она сказала
"молись", так меня дрожь взяла. Ненависть такая к врагам, разорвала бы
своими руками, попадись какой. Побежала в обратный путь, скорее бы только до
своих добраться. Пускай посылают на фронт, не жить мне мирной жизнью!
Стрелять буду! Зубами врагов грызть буду!
Елена Никитична снова замолчала.