"Людмила Николаевна Сабинина. Тихий звон зарниц" - читать интересную книгу автора

посохом своим. А на дворе зима. Вон стекла обросли снежной толщей, свет
еле-еле пробивается, голубой, ранний...
На другой день Катя встала с постели. От слабости коленки дрожали, в
глазах темнело. Затопила печь, размочила в горячей воде хлеб. Ничего. Жить
можно. Сначала даже неплохо показалось без ворчливой Касьяновны. Но все
больше стали одолевать мысли о жизни. "Получилось так, что никому я не
нужна, - размышляла она в долгие зимние ночи. - Что живу, что не живу -
какая разница? Жизнь-то, выходит, бесполезная. Скажем, умерла я от этой
простуды. Опять-таки, что умерла, что не умерла. Все равно. Никто и не
заплачет..." Вспомнилось, как заходила в соседний дом - топор одолжить. Там
жила большая семья приезжих - пятеро детей, мать и бабушка. Сидели за
столом, пили кипяток. Двое ребят дрались из-за какой-то корки, малыш ревел
на руках матери, бабка учила старшую девочку, как починить юбку. Шум, гам, а
все-таки жизнь! Одиночество - как смерть. "Нет, - думала Катя, - только бы
дожить до победы! Обязательно надо завести большую семью. Чтобы шумно,
весело. Чтобы никогда не знать одиночества". Стала первая приходить в школу,
а домой вовсе не спешила. Помогала дежурным убрать помещение, запирала в
шкаф учебные пособия и тетради. Но ребят в классе становилось все меньше.
Девятиклассники-переростки уходили на фронт, девочки работали по хозяйству.
Оставалась какая-то мелюзга, человек шесть, да и то все мальчишки,
говорившие между собой по-татарски... К лету снова начались полевые работы,
бесконечная прополка. Дождь этим летом лил без конца, а однажды налетел
настоящий ураган с громом и молнией, вода коричневым мутным потоком неслась
по улицам. Ночью вдруг целый водопад ринулся в Катин полуподвал. По комнате
поплыли щепки, сучья, наломанные для печки. Катя хотела выбраться, поднялась
по скользким ступеням, откинула щеколду. Дверь распахнулась под мощным
напором воды, ее едва не сбило с ног... Впрочем, на этом все и кончилось.
Воды в комнате не прибавлялось, куда-то она все-таки уходила. После целый
день пришлось отчищать и скрести комнату. В селе утонуло несколько овец и
унесло неизвестно куда целые стаи гусей. Картофельные участки, те, что
спускались к реке, смыло потоком, смыло и Катину полоску. А ведь сколько
труда вложила она в этот участок, вспомнить страшно! Семена выменяла у
хозяйки - шерстяную кофту отдала. Неделю целую вскапывала, мозоли кровавые
набила. Сажала глазками, каждую картофелину на много частей резала... И уже
взошла картошка кудрявыми кустиками, и вот все снесло начисто. Голая,
гладкая, как каток, земля. Значит, на урожай надеяться нечего! Впереди -
голодная зима. Надежда лишь на ту малость, что дадут в колхозе за работу, а
говорили - дадут еще меньше, чем в прошлом году.
Все лето работала Катя в поле, а осенью - на току. По вечерам засыпала
как убитая, а чуть свет бригадир уже барабанил своей плетью в окно. Не
слезая с коня, стучал в каждое окошко, будил:
- Айда работать!
И это было хорошо, все-таки она чувствовала, что живет как все, что
нужен ее труд. Но вот отмолотились, сдали хлеб, пожгли тину на картофельных
полях, в селе стало пусто, уныло. И ее снова одолела тоска. "Неправильно я
все-таки живу, - думала она по ночам. - Ведь почему я такая одинокая и
ненужная? Потому что живу неправильно. Здесь и без меня беженцев полный
мешок, все старухи да детишки, всем трудно, еле кормятся. И чего я только
жду? Вон Касьяновна, и та уехала. А мне семнадцать. Я даже на фронт могу.
Вполне. Люди там сражаются, а я здесь сижу. Главная жизнь сейчас на войне,