"Людмила Николаевна Сабинина. Тихий звон зарниц" - читать интересную книгу автора

Ей всегда казалось, что Женя Глебов видит ее насквозь, все понимает, потому
и боялась. Другим девчонкам тоже нравился Глебов, только они с ним -
запросто. Заигрывали, толкались, танцевали, а потом с подружками
сплетничали. Весело им было, а вот Кате совсем не весело, а грустно и
тревожно, и под ложечкой будто бы ноет и ноет что. Или вдруг ни с того ни с
сего петь захочется (это когда одна), или раскинуть руки и кружиться по
комнате. А то вдруг пригорюнится и ни с кем - ни слова. Она и всегда-то была
молчаливая. Тетя Дуня, Верина мать, норой беспокоилась:
- Ты или по матери скучаешь, Катюш? Не тужи, мать не за морями,
двадцать верст всего-то навсего...
В двадцати километрах от районного городка - село Тополевка, где
учительствовала Катина мать, родное Катино село. Но они с матерью решили,
что учиться Кате лучше в районном центре, там, по крайней мере, десятилетка.
Вот и поступила туда в пятый класс. Лето проводила с матерью, а на зиму
переезжала в Городище к тете Дуне, маминой знакомой. В первые дни Городище
показалось шумным и многолюдным, и в школе слишком уж много ребят. Да все
такие горластые, в перемену носятся друг за другом, только и смотри, как бы
с ног не сбили. Катя и Вера все больше у стенки жались.
Зимой торжественно отмечали Пушкинские дни, вот с них-то все и
началось. Что-то ей скучно было в тот вечер, разболелась голова. А в школе
толкучка, духота. Хотела уж домой уйти, как вдруг мимо пробежал Женя Глебов.
Волосы мокрые, лицо тоже мокрое, отряхивается, как пес, смеется. А за ним из
артистической - Гуля Воробьева с банкой воды. Тоже хохочет, окатить
грозится. Наверное, натворил что-то Женька там, в артистической. Он всегда
такой. Где Глебов, там смех и беготня... Промчался мимо Кати, на нее глянула
пара сияющих темных глаз, окропило каплями холодной воды. После уже, когда
вместе с другими слушала самодеятельный школьный концерт, вдруг
почувствовала, что болит рука. Поглядела: на кисти всего-навсего капля воды.
А почему-то болит. Вытащила из кармашка носовой платок, вытерла руку. Все
равно болит. И потом, когда на сцену вышел Глебов и стал читать стихи, то
место на руке все еще сладко ныло.

Я твой - я променял порочный двор царицей,
Роскошные пиры, забавы, заблужденья
На мирный шум дубрав, на тишину полей,
На праздность вольную, подругу размышленья.

Она слушала Женькин веселый, глуховатый, такой особенный голос,
смотрела, как легкая фигура его покачивается в такт стихам, и, сама не
замечая, тихо поглаживала кисть.
- Ты чего? - шепнула Верка.
- Ничего. Болит.
- А-а. Навернулась, что ли?
Она не ответила.

Я твой, люблю сей темный сад
С его прохладой и цветами...

Шли месяцы, прошел год, лотом другой, но ничего не забывалось.
По-прежнему приходилось прятаться от Глебова. Он, Женька-то, воображала