"Людмила Николаевна Сабинина. Тихий звон зарниц" - читать интересную книгу автора

порядочный, еще вообразит чего. Рука, стоило вспомнить Глебова, сразу же
начинала ныть. А вспоминала его Катя каждый день, и не то чтобы вспоминала,
просто не забывала ни на миг... Вот и семилетка окончена, и в восьмой уж она
перешла, а все оставалось, как было. Хорошо еще, что Глебов не в ее классе
учится, а в девятом, а то бы и вообще конец: никуда не спрячешься, целый
день сиди, как в мышеловке. Постепенно она смирилась, поняла: над ней
свершилось некое могучее колдовство. Будто нагая стоишь под беспощадным
слепящим взором. Закрой лицо руками и плачь, все равно никуда не денешься...
Ехали день, ночь, еще день. Внизу суетились, охали: заболел ребенок. На
станциях бегали за кипятком, выменивали вещи на хлеб, ругались из-за
места... Одна Катя молча лежала на своей полке. Как-то ее ощупала костлявая
старушечья рука:
- Деваха-то, глядите, и не шевелится. Не слезала ни разу. Жива ли уж?
Катя с трудом разомкнула ссохшиеся губы:
- Ничего, я сплю...
Иногда вытаскивала из мешка заплесневелый черный сухарь, отгрызала
кусочки. Острые крошки царапали горло. Она думала о матери. Получилось так,
что их обеих поезда уносят в разные стороны, и расстояние между ними растет
и растет... А может, матери и в живых-то нет. Стоит ли жить и ей? Пожалуй,
не стоит.
Поезд, видно, доехал до самого конца, потому что пассажиров повыгнали
из вагонов и пересадили на большую баржу.
Каюты были уже заняты кем-то; говорили, что в них везут картины и
разные ценности... И беженцы разместились на палубе прямо на полу. Река уже
покрывалась прозрачным тонким ледком, резкий ветер теребил одежки беженцев,
срывал платки и ветхие байковые одеяла. Многие начали свой путь еще в летние
дни, потому и одеты были кое-как. По ночам мало кто спал, мешали стужа и
кашель. У кого-то была с собой спиртовка, и для больных грели воду. Но
зачерпнуть было трудно: не дотянешься до речной воды, к тому же - где взять
чистую? Баржа плыла окруженная нечистотами.
Катя нашла себе место у самого борта. От стужи она все глубже уходила в
себя, там, в глубине, было еще теплое зернышко. Если думать, вспоминать, то
перестаешь чувствовать холодные руки и ноги, боль в правом боку, кашель и
ломоту в костях. Надо только думать, все время думать и вспоминать...
Жаркий июль. Каникулы. В тот год ребята поехали на две недели в колхоз,
помочь с прополкой. Жили в местной школе, спали на раскладушках. Глебов
взялся выпускать стенную газету, он в школе всегда был редактором, и теперь
бегал и надоедал всем, заметки требовал. Полдень. Обеденный перерыв. Девочки
улеглись в густой траве, разделись. Солнце жаром поливает спины. Катя сонно
следит за букашкой - ишь, ползет вверх по стеблю, все выше и выше. Вот
добирается до конца, беспомощно ощупывает усиками пространство. Пусто. И со
страху срывается вниз, в травяные джунгли. Вот чудачка, и зачем,
спрашивается, лезла?.. Катя разбирает руками траву, чтобы отыскать букашку.
И вдруг видит перед собой лицо Глебова. Подкрался на животе, никто и не
услышал.
- Ты чего? - оторопело спрашивает Катя.
Он хитро поблескивает глазами.
- Заметку давай, - говорит он.
Девочки вскакивают, визжат, гонятся за Женькой. Кто-то пуляет вслед ему
комками репейника. Крик, смех - потеха.