"Магда Сабо. Улица Каталин" - читать интересную книгу автора

даже этой ее странной прихотью, которую его мать никак не могла взять в
толк; он знал, что и в этом Бланка похожа на западных женщин, поэтому терпел
ее причуды безропотно, лишь иногда его злило, что из-за своры собак, рвавших
друг у друга еду, он с трудом мог попасть к себе домой, да и по саду должен
был пробираться осторожно, чтобы не наступить на бланкиных кошек. Генриэтта
слышала, что всех животных Бланка подзывает одинаково: любая бродячая,
голодная или больная животина, которую она пыталась выходить, звалась
"Генриэттой". Понурые, с потухшим взглядом животные, заслышав зов
"Генриэтта", тотчас поднимали головы, а Бланка уже бежала к ним, приносила
воду, кормила, сопровождаемая ошеломленными и обалделыми взглядами свекрови
и слуг. С восклицанием "Генриэтта!" служанка как-то показала Бланке
задавленную собаку, которая так и осталась валяться в грязи, где ее сбило
грузовиком; Бланка подобрала ее и на своей машине отвезла в местную
больницу, где, все из-за тех же иностранцев, что почти без исключения
приезжали с животными, в летнее время дежурил столичный ветеринар.
В Балинта и Ирэн Бланка не играла, предпочитая о них говорить. О них
одних она и говорила, а свекровь, обожавшая любые истории, все не могла
наслушаться. Генриэтта, присутствуя при этом, лишь удивлялась, как в этих
рассказах Бланка переиначивала не только собственную жизнь, не только
причины и обстоятельства отъезда из страны, но и жизнь своей прежней семьи.
Ее отцом оказывался майор, но этому Генриэтта, часто посещавшая Бланку на ее
новой родине, уже не удивлялась: на острове не слишком чтили учителей,
человеку такой категории, как муж Бланки, и в голову бы не пришло заговорить
с каким-нибудь директором местной школы, зато гарнизонного командира он
постоянно зазывал в гости. Так Элекеш и майор слились для слушателей в один
образ; приходилось Бланке рассказывать и о своей матери, но поскольку, кроме
неряшливости госпожи Элекеш, она, разумеется, не могла дать почувствовать ни
ее чарующей любезности, ни пленительного обаяния, то в этих ее описаниях
Генриэтта узнавала собственную мать. Таким образом, госпожа Хельд выступала
на острове в двойной роли: Бланка не только исполняла ее песни, но до
мельчайших подробностей описывала ее внешний облик, характер, кроткую
чистоту души. О Генриэтте и супругах Хельд, о госпоже Темеш она никогда не
упоминала - только об Ирэн и Балинте, причем Балинта она тоже выдавала за
брата, это было проще, чем объяснять, кто он такой, - на острове не имели
представления о друге-мужчине, понимали это лишь в одном-единственном
смысле. Свекровь Бланки была женщина суровая, от нее никогда не слышали
жалоб, однако, как всякий старый человек, она страдала всевозможными
физическими недугами и страстно мечтала о знаменитом враче, профессоре,
живущем в далекой стране, для которого не существует неизлечимых болезней.
По тем понятиям о мире, которых придерживались старуха и ее сын, женщине не
к лицу зарабатывать деньги, и потому вечно работавшая Ирэн предстала им в
описании Бланки воплощеньем доброты и милосердия, к тому же женщиной
религиозной, много религиознее, чем на самом деле, чуть ли не святошей, и в
конечном счете таким совершенством, что старухе порой приходила мысль - не
следует ли каким-нибудь образом спасти Ирэн, помочь ей бежать с ее родины и
здесь выдать замуж за любимого двоюродного племянника. Она была довольна и
Бланкой, но Ирэн казалась ей женщиной еще более исключительной и
безупречной.
Генриэтта слушала рассказ Бланки и поражалась, как это ни старуха, ни
ее сын не возьмут в толк, что с Бланкой происходит или может произойти