"Екатерина Садур. Из тени в свет перелетая" - читать интересную книгу автора

одноклассниками, одинаково пьяные. И тут Должанский потянулся ко мне с
поце-луем, и я почувствовала только влажное облачко вокруг своих губ и
легкий запах вина, и через его плечо я видела двор стройки, во дворе стояла
цистерна с надписью "молоко", вся забрызганная известкой.
- Ты в первый раз? - спросил у меня Должанский, и равенство наше опять
исчезло. - Ко мне пойдем? - спросил он ласково, с легким превос-ходством.
И когда мы с ним шли по Вспольному переулку все еще пьяные, он
спро-сил:
- Может быть, отвести тебя домой? Тебя будут искать!
- Нет, - отрезала я, показывая, что я такая же, как он.
Нам открыла мать Должанского, и я увидела, что Должанскому стыдно за
то, что он привел меня.
- Подожди здесь, - сказал он. И я стояла в их бедненькой прихожей. Из
прихожей мне была видна их кухня, и я видела, как они сидят за столом, как
они рады друг другу и как они разговаривают между собой... И я поняла в тот
момент, что они настолько друг друга любят, что просто забыли обо мне, и что
нельзя третьему видеть любовь двоих, а они так беспощадно мне ее показывали,
и я была лишней в их любви... Вот тогда-то Должанский сделал мне больно в
первый раз.
Я сидела в маленькой комнатке Должанского, душной от теплой май-ской
ночи, несмотря на распахнутое окно; и в открытое окно свесилась ветка
каштана в распахнутых листьях, а из кухни доносился их приглушенный
разговор, и я даже слов не могла разобрать...
Потом, когда я проснулась наутро в комнате Должанского, он спал рядом
со мной, совсем по-детски раскинувшись, и что-то слащаво-развращенное
появилось в его хорошеньком личике. Листья каштана, свесившиеся в окно,
стали как обмякшие пальцы. Я вспомнила ночь любви с Должанским, и то, как мы
пили на стройке, и то, что в этой жизни он любит только свою мать, и больше
ему никто не нужен.
Всю ночь мне снилось, как я бегаю за ним по стройке из комнаты в
комнату заброшенного дома со старыми пожелтевшими обоями, с обвали-вшимися
лестницами, с осыпавшимися потолками, и вот в одной из комнат под старыми,
полусгнившими тряпками кто-то спит, но я не вижу кто. Из-под солдатской
шинели видна желтоватая рука, и я хочу дотронуться до этой руки, как вдруг
понимаю, что это не Должанский, это солдат со стройки. Он поднимает на меня
свое плоское лицо и смотрит из-под тяжелых желтоватых век, ничего не
говорит, только смотрит...
Мы тихо-тихо вышли на улицу. Было раннее утро. Еще даже темно.
- Пока, - равнодушно сказал Должанский. Лицо у него было как обычно,
то-лько с легкими тенями вокруг глаз, в память о бессонной ночи, совершенно
чужое...
Мать Должанского говорила потом:
- Я открываю дверь, ты весь заплаканный стоишь, у тебя кровь под
но-сом. А рядом - незнакомая девочка гладит тебя по голове... И я только
потом увидела, что вы совершенно пьяные. Лица-то у вас совсем еще дет-ские.
Смотреть было невозможно! Но я ничего не сказала, потому что не мне, Дима,
тебя укорять!
Наконец появилась Юлия. Она сказала мне:
- Ты все время пьешь, Оля, и свистишь мне про свои страдания... Я не
хочу тебя видеть. Мне это неинтересно!