"Екатерина Садур. Из тени в свет перелетая" - читать интересную книгу автора

настоящим. Лиза уходила искать мать, Инесса грохотала шваброй об пол этажом
ниже, актеры-травести провожали Лизу долгими взглядами муж-чин, долгими
взглядами прозрачных серых глаз в сетке тонких морщин на веках. И если бы не
морщины и не их уже оплывшие тела, они бы казались издалека немного старше
Лизы. Они смотрели ей вслед и переговаривались между собой звенящими, чуть с
хрипотцой, голосами подростков, подстраиваясь под ее легкие шаги. Лицо ее
обещало стать редко красивым, и уже сейчас в размягченных совсем по-детски
чертах угадывалась будущая красота.
- Посмотрим, что вырастет, - говорили они вслед, выдыхая сигаретный
дым, и в мутном синеватом дыму на мгновение показывался настоящий возраст
лица.
Когда Инесса Донова пила с актерами, черты их лиц размягчались, и они
походили то совсем на детей с нарисованными тенями вокруг глаз, то на пьяных
карликов из цирка. Инесса Донова, пьяная за три глотка, читала свои стихи
или рассказывала рыдающим, рвущимся голосом:
- Когда доченька моя родилась, я долго думала, какое дать ей имя. Мать
красиво предложила назвать - Ева. Сначала я согласилась, но потом подумала:
"Вот меня Инесса зовут, красиво, а к фамилии не подходит. Мать моя - Алиса,
тоже красиво, но с фамилией не вяжется. Я та-кое всегда слышу, ведь я же -
поэт. Стала бы она - Ева Донова. Лучше, конечно, звучит, чем у нас с
матерью, но я подумала: "Назову Евой, а вдруг девочка будет некрасивая...",
и мы выбрали имя попроще...

Был вечер на Ельцовской. Только что кончился дождь, летний ве-чер.
Сирень разрослась в саду, ветки свесились в комнату и выгоревшие соцветья
осыпались на деревянный пол. Лиза сидела в углу на кровати, на подоконнике
горела ночная лампа, и на свет слетались сероватые ночные мотыльки. На стене
над кроватью высвечивался желтый круг от лампы, и в кругу - черная тень
Лизы, а самой Лизы почти не видно. "Если лампа сейчас упадет и разобьется, -
думала Лиза, глядя, как лампа качается на самом краю подоконника, - будет
пожар, а я буду сидеть здесь, в углу, я вообще шевелиться не буду, словно
меня нет, и огонь меня не достанет..." Потом она устала смотреть на лампу и
вспомнила, как утром, в сквере за цирком, фотограф снимал циркачку с
султаном на голове на скамейке между двумя фонарями; они были как картонные
фонари из декораций, белые с тусклой лампочкой наверху, но вечером светили
ярко. Циркачка с султаном держала рыжую колли на поводке, и было так жарко,
что шерсть колли отливала красным. Потом с колли фотографировались два
пионера, и под конец - два старика в пиджаках с орденами. Фотограф не
разрешал гладить колли, а если она отказывалась сниматься - бил ее палкой.
- Ты думаешь, она спит? - ворвалась Алиса в комнату.
- Кто? - не поняла Лиза.
- Инесса, мать твоя, думаешь спит! - кричала Алиса. От темноты белки ее
глаз покраснели. - Она только что пришла, пьянехонька, рухнула на кровать и
притворилась спящей!
- Ой, бабушка, у тебя опять давление! - сказала Лиза. - Глаза совсем
красные!
- Убери лампу с подоконника, - ответила Алиса. - Она разобьется, и
будет пожар!
В саду пробиралась мокрая после дождя Антонина. Ситцевое платье всю ее
облепило. Оно потемнело от воды. Раздвигая клюкой кусты бузины, она шла на