"Михаил Садовский. Фитиль для керосинки" - читать интересную книгу автора

слуху, ни духу, а сын на фронте погиб... а она, ты видела ее фотографию на
могиле - это Мельник сделал... он сказал, что может его Симе и детям тоже
кто-нибудь сделает портрет на могиле, если бы только знать, где... так она
институт в Петербурге кончила до революции еще, конечно, и тоже на фронте
еще в ту войну была... в эту ее не пустили... и Наташу она звала не по
имени, а "внучка"... ей же пятьдесят лет было, этой старухе, ты же видела,
ей можно было сто дать... она же еле ходила... этот наш директор, он же
какой человек оказался... взял же ее на работу, - нигде не брали... подыхай
с голоду, раз у тебя муж такой и отец такой... знаешь, что он мне сказал? Я
не знала, как начать, все Иван Евдокимович, Иван Евдокимович... так он мне
сам говорит: "Посиди с ней дома, - это, с ней. - И Фрида скосила глаза к
окну. - Может, - говорит, - она на тебя переключится." - Ты понимаешь? А
переключилась я. Ну, что делать? Агафья же дочь врага народа, снова
перескочила Фрида. Она даже не знает, не знала, где ее мужа кости - на сына
хоть похоронка пришла... Блюма собирала ладонью крошки с клеенки и молчала.
- И что? - Спросила она, наконец. - Еще год. Еще год. Пока ты одна - так на
всякий случай всегда есть средство... - Фрида посмотрела на нее:
- Я знаю, про что ты думаешь... так может, лучше против этого средства,
чтобы тебя кто-то тянул за юбку? - Блюма опять долго молчала и потом
согласилась:
- Лучше. Лучше кто-нибудь другой вообще стянул бы с тебя юбку... но я уже
все забыла про это. Фрида, посмотри на нас, кому мы нужны?..
- Так, может быть, ей? - Подняла глаза Фрида. - И когда я не сплю по ночам,
не буду давиться подушкой, а слушать, как она ды -шит?! - Тогда Блюма
пустила в ход последний аргумент, чтобы убедить приятельницу:
- У нее же крест на шее!
- Ну и что ? - Согласилась Фрида. - Их Бог тоже еврей был, между прочим. Она
ребенок - ей повесили крестик. А я часто хожу в синагогу? А ты то когда там
была? Мацу боишься купить, чтобы не узнали. Мы евреи, когда нас надо
стрелять и резать, а так мы такие же, как они. Что этот крестик?
Крестик...Так она снимет его.
- Это же грех!.. - Но Фрида уже не могла остановиться:
- Чей, чей грех?! Мой? Ее, ребенка... - Она зашептала оглядываясь,- Это их,
их грех... и куда бы мы ни бежали, нас везде убивают... и там, и тут...
- Так зачем же ты ее за собой тащишь?"
- Зачем? Если я не потащу ее - она сама уйдет... знаешь, что она мне
сказала: "Я хочу туда, к Агафье Павловне, - больше меня никто не любит..."
Сторож у нее нашел бутылочку хины... - ты понимаешь? Хорошо, что никто не
знает... думаешь в психушке ей лучше будет? Или в доме для дефективных...
Наташа теперь только смотрела в окно - буквы в книге стали серыми и
расплывчатыми. Она ужасно хотела писать, но стеснялась сказать, а просто
встать и пойти в туалет не могла, потому что наверняка подумали бы, что она
опять убегает, а она не хотела, чтобы ее вернули обратно в шумную спальню.
Она не любила Фриду, но с ней было хорошо - никто не приставал с распросами,
никто не дергал за косичку и не дразнил попадьей... Но когда она
почувствовала, что сейчас лопнет и окажется в луже, резко повернулась,
уронила книгу и уже не могла за ней наклониться.
- Гвалт! - Вскрикнула Блюма, - Фрида, ты что не видишь, что ребенку в туалет
надо,- И она вскочила, протянув девочке руку. Когда они вернулись обратно в
комнату, Блюма посмотрела в ожидающие глаза подруги и тихо сказала: