"Франсуаза Саган. Потерянный профиль" - читать интересную книгу автора

семь часов вечера, тени вытягивались, сельский пейзаж был прекрасен.
Наконец, наш вагон склонился к ногам Луи и оставил меня в его объятиях.
Дидье вынес багаж, и собаку, и мы уселись в открытый "Пежо". Прежде чем
тронуться, Луи обернулся к нам, и мы все трое, улыбаясь, оглядели друг
друга. Я почувствовала, что никогда не забуду этой минуты: маленький
пустынный вокзал при свете заката, их лица, такие похожие и такие разные,
обращенные ко мне, запах деревни, тишина, сменившая шум поезда, и ощущение
счастья, точно волшебный кинжал, пригвоздившее меня к сиденью. На миг все
замерло и навсегда запечатлелось в моей болезненной памяти: Потом рука Луи
опустилась на руль, и жизнь возобновилась.
Деревенская дорога, село, тропинка и вот, наконец, дом: квадратный,
низкий; окна, слепые под желтыми лучами солнца, старое дерево, спящее между
ними; две собаки. Мой пес безотлагательно очнулся от своего глубокого
детского сна и с лаем бросился к ним. Я пришла в неописуемый восторг, но оба
мужчины, пожав плечами, хлопнули дверцами и поднялись с чемоданами в руке на
маленькое крыльцо. У них были одинаковые сильные и безмятежные движения
деревенских парней. В гостиной стоял большой плюшевый диван, пианино, было
много хрусталя, повсюду лежали газеты, и возвышался огромный камин. Все это
мне немедленно понравилось, но точно так же мне понравились бы готические
кресла или обстановка в абстракционистском стиле. Я подошла к балконной
двери: она выходила в сад священника, а за ним шло нескончаемое поле
люцерны.
- Какое спокойное место, - произнесла я, обернувшись.
Луи, пройдя через комнату, положил руку на мое плечо.
- Тебе нравится?
Я подняла на него глаза. До сих пор я не осмеливалась взглянуть ему в
лицо. Я робела перед ним, перед собой, перед всем, что нас окружало с того
момента, как мы оказались вместе. Это взаимное присутствие казалось почти
осязаемым. Впрочем, и его рука едва оперлась о мое плечо. Он положил ее
нерешительно, с опаской. Лицо его слегка исказилось, я слышала, как
прерывисто он дышит. Мы смотрели друг на друга, не видя. Я чувствовала, что
мое лицо так же обнажено, как и его, и что оба эти неподвижных лица кричат:
"это ты", "это ты". Два лица, истерзанные любовью, - две окаменевшие,
покрытые пеплом, планеты с немыми морями устремленных друг на друга глаз и
бездной сомкнутых губ. Голубое биение вен в наших висках было непристойным
анахронизмом, упрямым воспоминанием о тех временах, когда нам казалось, что
мы существуем, любим, спим, а мы ещё не знали друг друга. До него я узнала,
что солнце горячо, шелк мягок, а море солоно. Я так долго спала, я даже
думала, что состарилась, а сама еще и не родилась. "Есть хочу, есть хочу", -
говорил Дидье за километры отсюда. Наконец, его голос достиг нас, и мы
очнулись. Я внезапно обнаружила, что кожа Луи уже покрылась легким загаром,
а под глазами загар перерезает тонкая белая линия.
- Ты, наверное, читал на солнце, - сказала я.
И он, наконец, улыбнулся, кивнул головой, его рука сжала мое плечо, и
он отступил на шаг. До сих пор наши тела, находившиеся в метре друг от
друга, были натянуты в сопротивлении неистовому геотропизму разделенного
желания. Они держались вдали от своей добычи, на привязи, как две
великолепно выдрессированные охотничьи собаки. Один шаг Луи - и они
сорвались с привязи. Мы так естественно скользнули один к другому и, тесно
прижавшись, обернулись к Дидье. Он улыбался.