"Андрей Сахаров. Степан Разин ("Жизнь замечательных людей" #515) " - читать интересную книгу автора

тем все злоумышление прекратить". Рейнсдорп и Брандт должны были оказывать
во всем содействие главнокомандующему.
Кар спешно выехал из Петербурга. По дороге, в Вышнем Волочке, его
догнал курьер и вручил ему манифест, составленный по поручению императрицы в
Государственном совете (решение об этом приняли на заседании 15 октября). В
нем излагалась история самозванца Пугачева, его выступления с "шайкой"
собранных им "воров и бродяг из яицких селений"; говорилось, что он "дерзнул
принять имя покойнаго императора Петра III, произвел грабежи и разорения в
некоторых крепостях по реке Яику, к стороне Оренбурга, и сим названием
маломысленных людей приводит в разврат и совершенную пагубу. Мы, о таковых
матерински сожалея, чрез сие (то есть этим манифестом. - В. Б. ) их
милосердно увещеваем, а непослушным наистрожайше повелеваем от сего безумия
отстать...". Ослушникам манифест от имени Екатерины угрожал всякими карами и
призывал всех споспешествовать генералу Кару "к прекращению сего безбожнаго
между народом смятения и к доставлению скорейшаго способа тому нашему
генерал-майору к истреблению упорственyых и к доставлению в его руки самого
того главного вора, возмутителя и самозванца".
Стремясь скрыть от населения происходящее, манифест отпечатали в
типографии Сената тайно, в количестве 200 экземпляров. Текст его Кар должен
был публике именно в ее руках, поскольку из "матушкиных ручек" на них, как
из рога изобилия, сыпались блага - награды и чины, земли и крепостные
крестьяне.
Но Екатерина сумела устроить свои дела - сына женила (16 августа 1773
года - обручение с принцессой гессен-дармштадтской Вильгельминой, получившей
в России имя Натальи Алексеевны, 29 сентября - бракосочетание),
руководителей "партий" осыпала милостями. Власть, причем на долгие годы, до
кончины, осталась у нее. Другие дела тоже постепенно улаживались неплохо. Но
впечатление портили не совсем удачный поход фельдмаршала графа П.А.
Румянцева за Дунай против турок и особенно внутренние неурядицы. "Маркиз
Пугачев", как насмешливо изволила Екатерина именовать самозванца, сильно
мешал ей в общественном мнении страны, которую судьба вручила ей во владение
и управление, и за ее рубежами. Слухи о действиях и успехах "злодея"
распространялись повсюду и очень быстро, иностранные дипломаты при
петербургском дворе отправляют домой донесения с вестями о Пугачеве.
Сведения о нем, о выступлении в далеком Оренбургском крае власти вынуждены
были обнародовать в печати. Естественно, в их глазах, как и в интерпретации
местных губернаторов, Пугачев и его дело изображались самыми черными
красками. "Глупый фарс", "глупая казацкая история", "злодейская толпа",
"изверги" - таковы были оценки правительственного, дворянского лагеря.
Все же Екатерина II сильно обеспокоилась "замешательствами", которые
начались под прикрытием имени ее мужа, задушенного гвардейцами. Она даже
засомневалась - хватит ли для их подавления тех войск, которые высланы
против Пугачева. Но ее успокоили: на Государственном совете 15 октября
"матушка" получила заверения, что "бунт" донского беглеца "не может иметь
следствий, кроме что расстроить рекрутский набор и умножить ослушников и
разбойников". Днем раньше, то есть сразу же по получении вестей о Пугачеве,
официальный Петербург зашевелился. Посыпались распоряжения - в Казань
направляли гренадерскую роту Вятского пехотного полка, стоявшего в
Новгороде, генерал-майора Фреймана, душителя Яицкого восстания 1772 года, и
три пушки из Калуги; царицынского и Дмитриевского комендантов обязали не