"Андрей Сахаров. Степан Разин ("Жизнь замечательных людей" #515) " - читать интересную книгу автора

коллегии у Пугачева, Дмитрий Сергеевич Лысов, Петр Михайлович Кузнецов,
впоследствии тесть Пугачева, Илья Иванович Ульянов и другие. Им нравилось,
что простой казак выступает в роли "императора". К тому же среди них, как во
всем народе, по всей России, давно ходили слухи о том, что Петра III не
убили-де в Ропше, на мызе; жертвой заговора пал-де другой человек, какой-то
солдат, внешне очень похожий на императора. А он сам скрывается и должен
появиться. Это как будто подтверждалось. То Богомолов, беглый крестьянин,
называя себя донским казаком, позднее "объявился" как император Петр III под
Дубовкой, потом в Царицыне. То донские казаки выдвинули нового "царя" -
Григория Рябова.
Все ждали избавителя, надеялись, что он им поможет. Поэтому и яицкие
казаки приняли Пугачева. Как говорили между собой Мясников и Горшков, "когда
он (самозванец. - В. Б. ) открылся нам, что бежал из Казани и, скитаясь по
степям, ищет укрыться от строгих поисков, тогда мы, по многим советываниям и
разговорам, приметили в нем проворство и способность. Мы вздумали взять его
под свое защищение и сделать над собой властелином и восстановителем своих
притесненных и упадших обрядов и обычаев, которые давно стараются у нас
переменить. Хотя по бывшим у нас на Яике происшествиям и принуждены мы были
остаться безо всякого удовлетворения и, как, может быть, многие думали, в
спокойном духе, но искра злобы за такую несправедливость всегда у нас
крылась до тех пор, пока изобрели удобный случай и время... Для сих-то самых
причин вздумали мы принять его покойным государем Петром Федоровичем, дабы
он восстановил прежние наши обряды, а бояр, которые больше всего в сем деле
умничают, всех истребить, надеясь на то, что сие наше предприятие будет
подкреплено и сила наша умножится от черни, которая тоже вся притеснена и
вконец разорена".
Казаки этими словами выразили чаяния и мысли всех притесняемых яицких
казаков, их отчаяние и ненависть к властям, беззаконию, надежды и стремления
к восстановлению своих прав. Как и многие участники январского восстания,
они рассчитывали на то, что их поддержит в новом выступлении "чернь", то
есть угнетенный народ всей России, вконец разоренный и стонавший от
крепостного ярма. Подобные мысли постоянно бродили в головах, не давали
покоя, вселяли упование. Тот же Горшков, Яков Филатьевич Почиталин, отец
будущего секретаря "императора", признавались, что яицкие казаки еще при
появлении Пугачева у Ереминой Курицы "о подлинности его не рассудили
испытывать", сочли возможным и нужным признать его власть над яицкими
казаками.
Наконец, сам Пугачев, открывая казакам свое лицо, говорил не только о
Яике и его бедах, но и о всей России, о "черни": "...Приехал к вам и вижу,
что вы обижены, да и вся чернь обижена. Так я хочу за вас вступиться и
удовольствовать". Перед мысленным взором Емельяна открывалась широкая
картина. "Во всей России чернь бедная терпит великие обиды и разорения", -
говорил он. А что творилось в России, Пугачев знал хорошо - немало
поскитался казак по градам и весям российским, много всякого люда, забитого
и подневольного, повстречал на своих путях, дорогах, перекрестках, немало
горьких слов и слез понаслушался и навидался. К ним, угнетенным и страждущим
всей России, устремлялись помыслы Пугачева и яицких казаков (не всех,
правда); они понимали, что их сил слишком мало, чтобы стать против
Петербурга с его армией, против россий-кого дворянства. Все они, угнетатели,
противостояли "подлому люду", из которого вышел и Пугачев, готовы были на