"Серафим Сака. Шел густой снег " - читать интересную книгу автора

слово! - но тут же улыбающееся лицо Анны дрогнуло и исчезло, будто смытое
водою. Сыргишор взял стакан, поднял его и сказал решительным голосом,
заглушённым, однако, шумом телевизора, на экране которого уже появились
новые лица, незнакомые и нежеланные, без числа и без имени:
- Всех - с Новым годом!
Угомонившись наконец и усевшись во главе стола, Анастасия обвела
взглядом многочисленные тарелки, затем перевела его на дочерей, которые, по
твоему примеру, смаковали вино, и сказала, опустив глаза:
- С Новым годом, дети мои!
Подбородок ее вздрагивал, дрожал и голос.
- С Новым годом! - подхватил Вырна.
- Многих лет, отец! Многих лет, мама!
- Долгие лета! - сказал ты, думая сейчас только об Анне.
На маленьком экране перед тобой проходили в торжественном марше теперь
уже полностью замаскированные участники представления. С исчезновением
последнего, изысканного графа с подчеркнуто изысканными манерами в комнате
загремели "Сказки венского леса", и ты, встав, поднял стакан и произнес
что-то торжественным голосом. Твои лишенные значения слова не произвели ни
на кого видимого впечатления: Вырна, снова наполнив стаканы, напевал
полузабытую военную песенку; Анастасия замерла во главе стола, думая о
долгих годах - о тех ли, что уже прошли, о тех ли, что еще будут, кто
знает, - и лицо ее, до того такое живое и светлое, сейчас словно окаменело,
превратилось в маску; сестры Саида и Ольга с отрешенным видом следили за
игрой света и мельканием фигур на экране, и радость их и надежда, достигшие
вершины во время стрельбы из ружья, угасали у всех на виду, но никто этого
не видел, и уж конечно никого это не беспокоило, и они, сначала одна, потом
другая, медленно поднялись из-за стола и, никем не замеченные, исчезли.
Следом за ними - родители.
Ты остался один (не заметив, впрочем, этого), продолжая глядеть на
князей и княгинь, принцев и принцесс, генералов и пиратов, цыган и колдуний,
которые двигались сейчас в хорошо организованном хаосе. Ты искал Анну.
Некоторое время ты цеплялся за подол одной из колдуний, чья живость, не
лишенная грации, напомнила тебе живую грациозность Анны, но немного погодя
обнаружил, что колдунья чересчур вульгарна - смеется без причины и болтает
без умолку. Ты оставил ее в покое и сосредоточил внимание на графе,
показавшемся тебе подозрительным: бродил неприкаянно в толпе масок, кланяясь
то пирату с черной повязкой адмирала Нельсона, то принцу с манерами
буфетчика, то случайным зрителям... Ты даже протянул руку, чтобы сорвать
маску, под которой - в этом ты ничуть не сомневался - была вовсе не Анна.
Тем временем в сенях послышался шум, беспорядочные удары в бубен, и ты
вздрогнул, подумав, что, возможно, по обычаю здешних мест, толпа подгулявших
гостей ворвалась в дом, где (ты только сейчас это заметил) ты был один, если
не считать такого же, как ты, одинокого графа на экране телевизора. Ты встал
и, подняв стакан, гикнул, чтобы показаться пьяным, - излишнее усилие, ибо ты
и без того выглядел достаточно странно. Дверь распахнулась, и вместе с
клубами пара и грохотом бубна, старинного, с почерневшими колокольчиками,
отысканного где-то в закоулках чердака, появились одна за другой сестры,
наряженные женихом и невестой, за ними в вывернутом наизнанку кожухе, ворча,
как медведь, - мать, Анастасия, а за ней отец, Сыргишор, размахивающий
женским шарфом - воображаемым кнутом.