"Николай Самохин. Толя, Коля, Оля и Володя здесь были " - читать интересную книгу автора

Стр. 104. "Я ошибся: она - младший научный сотрудник".
Стр. 123 (последняя). "Сколько же лет этой дамочке?!!"
Понятно, что защитить меня в такой ситуации могла только Оля - самый
объективный судья. И она меня защитила.
- Все более или менее, только ОЧЕНЬ УЖ Я ЗДЕСЬ МАЛЕНЬКАЯ, - сказала
Оля, прочитав повесть. - Прямо дошколенок какой-то. Правда, к самому концу
вроде чуть-чуть повзрослела. Видимо, автор спохватился: вспомнил, что я все
же целый месяц провела с двумя докторами наук и одним писателем... Хотя и
такими, - непонятно закончила она.
И пусть это тоже была критика - я обрадовался ей, как похвале.
Все остальные Олины замечания я привожу здесь без особого восторга. И
вообще, предпочел бы опустить их, если бы не это чудовищное обвинение в
адрес Паганеля.
- Между прочим, дядя Коля (сразу прошу обратить внимание: дядя Коля, а
не дядя Толя) много лишнего понавыдумывал, - сказала Оля далее. - В
частности, про моего папу. Понасочинял - прямо что попало. Совсем папа не
говорил "лишь бы фельетон про нас не написал". Папа только сказал: "Ноль
информации". А про фельетон говорил то ли тот товарищ, который из Голландии
не успел вернуться, то ли тот, у которого в последний день живот заболел. И
про селедки, которые папин студент будто бы ему под дверь подсунул, -
неправда. Папа ничего такого не рассказывал. Мы, вообще, если уж на то
пошло, не стали дожидаться, когда дядя Коля из-под обрыва вылезет. Это
правда, что дядю Колю какая-то муха укусила, и он полез вниз, и что Паганель
на него кричал, а папа фотографировал. Но потом мы постояли на ветру,
холодно стало, и папа сказал: "Нечего время терять. Вон с той сопочки,
по-моему, хороший вид открывается. Пошли". Паганель спросил: "А как же
этот?" Папа сказал, что в конце концов он взрослый человек, и мало ли кому
что в голову ударит. И мы ушли. Только Паганель на другую сопку захотел и
пошел отдельно... А дядя Коля вместо того, чтобы все честно написать,
придумал какие-то селедки. А как он на рыбалке папу обрисовал?.. Это же
просто бестактно писать, будто я могла подумать про папу, что он похож на
питекантропа. Если бы даже и был похож... Мне, конечно, жалко стало рыбу, но
все-таки... И, между прочим, когда икру ели - тоже... Ну да, Паганель
говорил что-то насчет жареных грибов, что они вкуснее, и съел всего два
маленьких бутербродика. Но дядя Коля-то уминал икру с удовольствием... Он
вообще себя приукрасил. Я понимаю: когда о себе пишешь - это невольно
получается. Но он еще и хитрый. Пишет: желтый, длинный, - а потом как-то
получается, что высокий и мужественный. А на самом деле дядя Коля не такой
уж и высокий, среднего роста, чуть выше папы. Вот я, например, один момент
хорошо запомнила - когда мы на Шикотане на теплоход опоздали. Там все вроде
правильно: и какая качка была, и как мы боялись, и как через борт прыгали
(про папу только опять нехорошо: "Взлетел на теплоход, словно кот..." И
потом - про кота уже было у Ильфа и Петрова, я бы так не написала). И
дальше - правильно. Кажется, дяде Коле действительно плохо стало - наверное,
от волнения. Но когда я к нему подошла - сама, вовсе он меня за рукав не
дергал, - он ведь совсем другие слова сказал. Он сказал: "А ч-черт, буфет
теперь, конечно, до утра не откроют!"
Неужели я так сказал? Вот не помню.
Впрочем, дело не в этом, а в том, что теперь, наконец-то, всем ясно:
повесть эту написал не Паганель.