"Жозе Сарамаго. Поднявшийся с земли " - читать интересную книгу автора

по профессии плотник и теперь очень радовался тому, что в соседнем доме -
дверь в дверь с его собственным - родился у него внук. Делал он грубую
работу, не было у него ни мастера, ни подмастерья и жены теперь тоже не
было, жил среди досок и горбылей, пропах опилками, говорил странные слова -
"лага", "обзол", "скобель". Человек основательный и неразговорчивый, он в
рот не брал вина и потому косился на сына, позорившего его имя. Долго
пестовать внуков ему, однако, не пришлось. Он только и успел объяснить
старшему, что вот это - молоток, а это - рубанок, а это - долото, как
Домингос Мау-Темпо, который больше не мог сносить ни упреков его, ни
молчания, отправился на крайний запад провинции, в Ландейру, словно птица,
что бьется грудью о железные прутья клетки... Томится моя душа, тоскует... И
опять едет телега, только на этот раз запрягли в нее мула - и телегу и мула
наняли у людей за хорошие деньги, а то тесть уже стал удивляться, что ж это,
мол, такое: переездов много, а толку чуть - лучше уж потом ему сказать.
Домингос, что ж мы все бродим по свету, как вечный жид, покоя не знаем, да с
малыми детьми, ведь но ж мука. Молчи, жена, я знаю, что делаю; в Ландейре -
хороший народ, и работа мне найдется; пойми ты - я обучен ремеслу, я не могу
день-деньской махать мотыгой, как отец твой и братья, я мастер не из
последних. Я ничего и не творю, за сапожника я замуж шла, сапожника
полюбила, только поскорее бы уж нам осесть где-нибудь, чтоб кончилось это
кочевье. Но что бы ни говорила Сара да Консейсан
о тяготах своих, как ни правильны были ее слова, Домингос Мау-Темпо шел
в Ландейру, как в землю обетованную, и нес на закорках старшего сына, держа
его за тоненькие щиколотки - тоненькие и грязненькие, ну да разве это имеет
значение? Нес, не чувствуя тяжести: от сучения дратвы мышцы его и сухожилия
стали прямо как железные. Топ-топ-топ - стучал копытами мул, солнышко грело
не хуже одеяла, на телеге нашлось место и Саре да Консейсан. Вот только
выяснилось, когда дошли до места, что мебель их сильно пострадала. Еще один
переезд, Домингос, и нам не на чем сидеть будет.
Там, в Ландейре, Жоан, которого окрестили еще в Монте-Лавре, получил
нового и весьма подходящего крестного отца. Им стал падре Агамедес - он
сожительствовал с некой женщиной, которую называл племянницей, вот ее-то он
и посоветовал в крестные матери. Вот сколько милостей свалилось на мальчика:
ему теперь и на небе нашлась защита, и на земле поддержка. А Домингос
Мау-Темпо, которого падре Агамедес уговорил принять на себя обязанности
пономаря, стал прислуживать на мессах и отпеваниях, и в благодарность падре
с ним покумился и окрестил Жоана. Но, возвращаясь в лоно церкви, Домингос
Мау-Темпо хотел только найти пристойное извинение тому, что он отлынивает от
работы, и хоть как-то побороть снедавшую его страсть к бродяжничеству. И
Господь, увидев, как он бестолково суетится у его алтаря, овладевая азами
священнодействия, воздал ему по молитве его, а поскольку падре Агамедес был
большой ценитель вина, то служитель Бога и церковный служка стали часто
сходиться для бдений такого рода. Недалеко от церкви помещалась бакалейная
лавка падре Агамедеса, и он в свободные от священнических обязанностей часы
торговал в ней, а если не торговал, то спускался с племянницей в подвал и
там осуществлял дела земные и семейные. Проходил Домингос Мау-Темпо мимо,
выпивал стаканчик, проходил еще раз и выпивал другой - и так продолжалось до
возвращения падре: тогда они выпивали вместе. Райское было житье.
Но в каждом ангельском сонме найдется свой Люцифер, а в райских кущах -
искуситель. Домингосу случилось однажды слишком плотоядно взглянуть на куму,