"Бенедикт Сарнов. Случай Эренбурга" - читать интересную книгу автора

Бенедикт Михайлович Сарнов


СЛУЧАЙ ЭРЕНБУРГА

По правде говоря, я давно уже почувствовал, что рубрику "Я был евреем"
пора завершать. Не то чтобы она исчерпала себя - тема эта, как вы понимаете,
неисчерпаемая. Но мой личный опыт имеет предел, и в последнее время, готовя
очередной материал для этой своей рубрики, я все чаще стал ощущать, что
ведро мое уже с трудом наполняется водой и то и дело скребет по дну колодца.
Вот почему я решил с этой рубрикой завязать, а взамен нее начать новую.
Этой новой рубрике я дал название "Павел Савлович" и сейчас объясню
почему.
Так когда-то Виктор Шкловский назвал Илью Григорьевича Эренбурга. В
своей книге "Zoo или письма не о любви" (1924 г.) он написал о нем:
"Обратившись из еврейского католика или славянофила в европейского
конструктивиста, он не забыл прошлого.
Из Савла он не стал Павлом.
Он Павел Савлович".
Я позаимствовал у Виктора Борисовича это меткое выражение для названия
своей новой рубрики, потому что именно так решил озаглавить свою книгу об
Эренбурге, над которой сейчас работаю, и потому, что Эренбург станет
центральной фигурой этих моих заметок.
Но - не только поэтому.
В каком-то смысле ведь все мы - русские (а уж тем более советские)
евреи - кто в большей, кто в меньшей мере - Павлы Савловичи. Так что
Эренбург будет хоть и главным, но не единственным героем моей новой рубрики.
Как и раньше, я буду то и дело отклоняться в сторону - вернее, в разные
стороны - от основной темы.
В общем, это будет все тот же винегрет, к которому, читая мои мемуарные
очерки, вы, я думаю, уже привыкли.

В так называемые годы застоя я написал (в стол, без всякой надежды
увидеть их напечатанными) две книги: "Заложник вечности. Случай
Мандельштама" и "Пришествие капитана Лебядкина. Случай Зощенко".
В предисловии к одной из них я так объяснял свой замысел.
"У одного летчика-испытателя спросили:
- А бывают у вас какие-нибудь профессиональные болезни?
Подумав, он ответил:
- Кроме преждевременной смерти, как будто никаких."
Эта невеселая острота невольно вспоминается, когда думаешь о судьбах
выдающихся наших писателей. Путь одних закончился трагически. Другие,
пережив гонения и преследования, благополучно умерли в своей постели. Третьи
никаким гонениям не подвергались, но тем не менее их тоже настигла
"преждевременная смерть": они погибли как художники. Продолжали писать,
печататься, но это уже были не они...
Расстрелянный Гумилев. Повесившиеся Есенин и Цветаева. Замученные и
убитые - Бабель, Мандельштам, Пильняк. Замордованный Платонов. Затравленные
Ахматова, Зощенко, Пастернак. Испуганно замолчавший Олеша. Превратившийся в
жалкого графомана так ярко и талантливо начинавший Николай Тихонов...