"Бенедикт Сарнов. Сталин и писатели (Книга вторая)" - читать интересную книгу автора

вдохновителей его. Все они - опытные конспираторы: Троцкий, Зиновьев,
Каменев и др. Они в таких делах документов не оставляют. Их уличили на очных
ставках их же люди, тогда им пришлось признать свою вину.

(И. Сталин. Беседа с Лионом Фейхтвангером. В кн.: И. Сталин.
Сочинения. Том 14. М. 2007. Стр. 185)

Если бы он был вполне откровенен и захотел поставить все точки над "и",
он мог бы к этому добавить, что следователи, которые вели розыск по делу
Каменева и Зиновьева (а также по всем другим "открытым" московским процессам
тех лет), не принадлежали ни к англосаксонской, ни к германской юридическим
школам, а опирались в своей практике исключительно на отечественную,
точнее - петровскую юридическую традицию.
А вот еще один выразительный эпизод из толстовского романа.
Две старшие сестры Петра - царевны Екатерина и Марья, - старые девы,
глупые и развратные, накуролесили, набедокурили, - ездили в Немецкую
слободу, пьянствовали там, попрошайничали, чем осрамили царя и всю царскую
семью.
Младшая - любимая - сестра Петра, царевна Наталья, узнав о том,
собирается поговорить с сестрами круто. Она врывается к ним, как буря:

-Вы что же, бесстыжие, с ума совсем попятились или в монастырское
заточение захотели? Мало вам славы по Москве? Понадобилось вам еще передо
всем светом срамиться! Да кто вас научил к посланникам ездить? В зеркало
поглядитесь, - от сытости щеки лопаются, еще им голландских да немецких
разносолов захотелось!.. Кейзерлинг об этом непременно письмо настрочит
прусскому королю, а король по всей Европе растрезвонит!..
Не снимая венца и летника, Наталья ходила по горнице, сжимая в
волнении руки, меча горящие взоры на Катьку и Машку, - они сначала стояли,
потом, не владея ногами, сели: носы у них покраснели, толстые лица тряслись,
надувались воплем, но голоса подавать им было страшно.
- Государь сверх сил из пучины нас тянет, - говорила Наталья. -
Недоспит, недоест, сам доски пилит, сам гвозди вбивает, под пулями, ядрами
ходит, только чтоб из нас людей сделать... Враги его того и ждут -
обесславить да погубить. А эти! Да ни один лютый враг того не догадается,
что вы сделали...

Неизвестно, сколько бы продолжался и чем бы кончился этот разнос
(скорее всего, так бы ничем и не кончился), но тут на сцене неожиданно
появляется новое лицо:

Вдруг, среди шума и возни, послышался на дворе конский топот и
грохот колес... В доме сразу будто все умерло. Деревянная лестница начала
скрипеть под грузными шагами.
В светлицу, отдуваясь, вошел тучный человек, держа в руке посох,
кованный серебром, и шапку. Одет он был по-старомосковски в длинный - до
полу - клюквенный просторный армяк; широкое смуглое лицо обрито, черные усы
закручены по-польски, светловатые - со слезой - глаза выпучены, как у рака.
Он молча поклонился - шапкой до полу - Наталье Алексеевне, тяжело повернулся
и так же поклонился царевнам Катерине и Марье, задохнувшимся от страха.