"Уильям Сароян. Святое безмолвие" - читать интересную книгу автора

Уильям Сароян

Святое безмолвие

(пер. Арам Оганян)

Вся обстановка состоит из черной вазы и комнаты: на лицо падает
электрический свет; клавиши пианино; за окном вечереет, становится все
темнее, тише; поверхность стола, на ней разложены четыре книги; три стула.
Это - Мод; вот она в детстве, стоит посреди пшеничного поля в Канзасе,
колосья - выше ее головы. Хождение по комнате, от окна к столу; сигарета и
пламя; ничего не значащее вдыхание-выдыхание дыма.
Чье-то невидимое присутствие в обстановке. Бен из газеты; газетные
заголовки; сам Бен - вопль повседневного не-бытия. Я говорю, он говорит: все
потеряно, и мы - жалкие черви, копошимся в протухших останках. Я говорю:
"Нам остается только плакать, но вместо этого мы напиваемся, болтаем, иногда
смеемся, только наш смех болезненный, как и все вокруг нас". "Я устал", -
говорит он и ложится спать на кушетку, как будто так и надо.
Пробудившись, он зевает и говорит: "Раз я могу спать у тебя дома,
значит, я тебя люблю, а где попало я спать не могу".
Не останавливаясь даже, чтобы коснуться ее руки, взглянуть в ее глаза,
не говоря даже "спокойной ночи", он берет шляпу и уходит. Она ходит
взад-вперед по комнате.
Садится. Уход Бена соскальзывает с нее, как теплая мантия, она
улыбается. Ни тебе стука в дверь, ни телефонного звонка, ни письмеца на
столе. Он напивается вусмерть в какой-нибудь вонючей дыре, думает она, или
шагает стремительно по набережной, озираясь по сторонам ненавидящими
глазами: черви в протухших останках.
Выпяченные губы рожка телефонной трубки. И ее губы. Ни звука. Нарочитый
взгляд. Черный чистый точный инструмент, ее же губы неточны, размазаны
оттого, что ей надо сказать что-то.
Она не говорит: "Бен, ну ради всего святого, почему ты не вернешься в
этот дом, почему тебе не остаться здесь ночевать, чтобы я могла тебя видеть,
чтобы знала, что ты здесь, что ты жив".
Никакой мысли. Усталый жест руки.
"Бен", - не говорит она.
Сочетание покоя, который приносит наступивший вечер, и непокоя от
соседского радио за стеной. Бульвар развеянных грез, а там жиголо;
композиция из облака в углу окна и листвы; снаружи: грязная, паршивая,
никчемная, тошнотворная жизнь, и этот чертов притон, этот возраст и этот
день.
Внутреннее ощущение богохульного биения крови и историческая
достоверность размытой, стертой личности - сама Мод, в тот день, когда;
однажды, живая, перед тем, как; и в более пристойном месте.
И потом, когда он постучал в дверь во втором часу ночи.
Она проснулась от увиденного сна, вздрогнув от грубого возврата к
реальности, вскочила с постели и пошла к двери: вот распахнулась дверь и
распахнулось сердце. Слова: я не должна прогонять его, он может приходить
сюда, может здесь оставаться, и я отдам ему свое ложе, тело и сердце, и я не
должна говорить ему, что он пьян, и не должна на него сердиться. Дверь