"Жан-Поль Сартр. Размышления о еврейском вопросе" - читать интересную книгу автора

с самим собой. Он и стал-то антисемитом потому, что не может он существовать
совсем одинокий. Фраза: "Я ненавижу евреев", - из тех, какие произносят
только в группе; произнося их, говорящий как бы вступает в некие
наследственные права, вступает в некий союз - в союз посредственностей.
Здесь стоит напомнить, что признание собственной посредственности совсем не
обязательно ведет к скромности или хотя бы к умеренности. Совсем напротив,
посредственность страстно гордится собой, и антисемитизм - это попытка
посредственностей возвыситься именно в этом качестве, создать элиту
посредственностей. Для антисемита ум, интеллигентность - признаки еврея, и
он может совершенно спокойно презирать их наравне со всеми прочими
еврейскими достоинствами: подобными эрзацами евреи пользуются для того,
чтобы заменить ту спокойную посредственность, которой им вечно не хватает.
Настоящему французу с глубокими деревенскими, народными корнями, несущему в
крови традиции двадцати веков, впитавшему мудрость предков и блюдущему
издревле установленные обычаи, интеллигентность ни к чему. Его
нравственность основана на усвоении того, что наслоилось после сотни
поколений, трудившихся надо всем, что их окружало, - то есть на
собственности. Но само собой понятно, что речь тут идет о собственности
унаследованной, а не приобретенной. Антисемиту чужд сам принцип многообразия
форм современной собственности: деньги, акции и т. п. - это все абстракции,
порождения ума, нечто относящееся к сфере абстрактного семитского
интеллекта. Акция не принадлежит никому, потому что может принадлежать
любому, и потом, это только символ богатства, а не конкретное имущество.
Антисемит понимает только один тип примитивного, территориального
приобретения, основанный на поистине магическом отношении владения, в
котором предмет владения и владелец связаны узами мистической
сопричастности. Антисемит - поэт землевладения. Оно преображает владельца и
одаряет его особой, конкретной чувствительностью. Разумеется, это
чувствительность не к вечным истинам и не к всечеловеческим ценностям:
всечеловеческое - это объект умозрительный, это - еврейское. А сие тонкое
чувство улавливает как раз недоступное умственному взору. Иными словами,
принцип антисемитизма в том, что конкретное владение неповторимым объектом
магическим образом создает чувство этого объекта. Моррас уверяет, что
строчку Расина:

И мне предстал Восток постылым и пустым[1]

еврею никогда не понять. Почему же я, - я, посредственность, способен
понять то, что не может охватить самый просвещенный, самый проницательный
ум? А потому что Расин - мой. И Расин, и язык, и земля. И пусть еврей
говорит на этом языке лучше меня, пусть он лучше знает синтаксис и
грамматику, пусть он даже писатель - это ничего не меняет. Он на этом языке
говорит каких-нибудь двадцать лет, а я - тысячу! Литературность его
абстрактна, выучена, а мои ошибки в родном языке - конгениальны языку. Все
это очень напоминает филиппики Барреса против коммерческих посредников. Чему
тут удивляться? Разве евреи не играют в обществе роль посредников? Все, чего
можно достичь умом или деньгами, мы им разрешаем, все это ерунда, у нас идут
в счет только иррациональные ценности, и вот этих-то ценностей им не видать
никогда! Таким образом, антисемит с самого начала фактически погружается в
иррационализм. Он относится к еврею, как чувство к разуму, как единичное к