"Жан-Поль Сартр. Размышления о еврейском вопросе" - читать интересную книгу автора

всеобщему, как прошлое к настоящему, как конкретное к абстрактному, как
землевладелец к владельцу движимого имущества. А между тем многие
антисемиты, возможно даже - большинство, принадлежат к мелкой городской
буржуазии; это функционеры, служащие и мелкие дельцы, ничем вообще не
владеющие. Но как раз участвуя в травле евреев, они неожиданно узнают вкус
этого чувства собственника: изображая евреев грабителями, антисемит ставит
себя в завидное положение человека, который может быть ограблен, и поскольку
грабители-евреи хотят отнять у него Францию, то именно Франция - его
собственность. Итак, он выбрал антисемитизм как средство реализовать себя в
качестве собственника. У еврея больше денег, чем у него? - тем лучше:
деньги - это еврейское, и антисемит готов презирать деньги, как он презирает
ум. Землевладелец из провинции и крупный фермер богаче его? - не имеет
значения: ему достаточно разжечь в себе мстительный гнев против еврейских
грабителей, и он немедленно почувствует, что у него в руках вся страна.
Настоящие французы, истинные французы - все равны, потому что каждый из них
единолично владеет всей Францией.
Я также назвал бы антисемитизм снобизмом для бедных. В самом деле,
большинство наших богатых скорее используют антисемитские страсти, чем
предаются им: у них есть занятия поинтереснее. Антисемитизм распространен в
основном среди представителей средних классов - и именно потому, что они не
владеют ни дворцами, ни домами, ни землей, а только наличными деньгами и
какими-нибудь ценными бумагами. Антисемитизм в мелкобуржуазной среде
Германии 1925 года совсем не случаен. Эти "пролетарии в белых воротничках"
считали делом своей чести отличаться от настоящего пролетариата. Крупная
промышленность разоряла их, юнкерство глумилось над ними, но именно к
промышленникам и юнкерам стремились они всею душой. Они предавались
антисемитизму с тем же увлечением, с каким следовали буржуазной моде в
одежде, потому что рабочие были интернационалистами - и потому что Германией
владели юнкеры, а они тоже хотели ею владеть. Антисемитизм не только утешает
ненавистью, но приносит и позитивные удовольствия: объявляя еврея существом
низшим и вредоносным, я утверждаю тем самым свою принадлежность к элите. И
эта элита очень отличается от новейших, выделившихся по достоинствам или по
заслугам, - эта элита во всех отношениях подобна родовой аристократии. Мне
ничего не надо делать для того, чтобы заслужить мое превосходство, и я ни
при каких условиях не могу его потерять. Оно дано мне раз и навсегда: это -
вещь.
Не будем путать это принципиальное первородство с нравственным
авторитетом: антисемит не так уж стремится его иметь. К нравственности, как
и к истине, путь нелегкий, и авторитет еще надо заслужить, а уже заслужив,
постоянно рискуешь его потерять: один безнравственный шаг, одна ошибка - и
он утрачен; то есть всю свою жизнь, без передышки, от начала ее и до конца
ты ответственен за то, что ты собой представляешь. Антисемит бежит от
ответственности точно так же, как он бежит от собственного сознания, и,
выбрав в качестве основы своей личности каменное постоянство, он в основу
своей морали кладет окаменевшую шкалу ценностей. А по этой шкале, что бы он
ни сделал, все равно он всегда останется на верхней отметке, и что бы ни
сделал еврей, ему никогда не подняться с нижней. Мы начинаем улавливать
смысл сделанного антисемитом выбора: боясь собственной свободы, он выбрал
неисправимость, боясь одиночества, он выбрал посредственность, - и эту
неисправимую посредственность он спесиво возвел в ранг вечной аристократии.