"Жан-Поль Сартр. Трансцендентность Эго" - читать интересную книгу автора

ненавижу. Это последнее утверждение и в самом деле бесконечно превышает
полномочия рефлексии. Разумеется, из этого не надо делать тот вывод, что
ненависть - это всего лишь гипотеза, некоторое пустое понятие. Это
действительно некоторый реальный объект, который я улавливаю сквозь свое
"переживание" {"Erlebnis"}, однако этот объект находится вне сознания, и
сама природа его существования говорит о его "сомнительном характере".
Поэтому рефлексия имеет в себе сферу достоверного и сферу сомнительного,
сферу адекватных очевидностей и сферу очевидностей неадекватных. Чистая
рефлексия (которая, однако, вовсе не обязательно есть рефлексия
феноменологическая) придерживается данности, не выставляя претензий,
направленных на будущее. Это - то самое, что можно наблюдать, например,
когда кто-то, сказав в гневе: "Я тебя ненавижу", - спохватывается и говорит:
"Нет, это неправда, я тебя не ненавижу, эти слова вырвались у меня сгоряча".
Здесь налицо две рефлексии: одна, лишенная чистоты и непредвзятости, тут же
перескакивает к бесконечному и сквозь "переживание" {"Erlebnis"} начинает
вдруг усматривать ненависть, конституируя ее в качестве своего
трансцендентного объекта, - другая же, чистая, просто дескриптивная
рефлексия, очищает само нерефлектированное сознание, возвращая его к его
сиюминутности. Эти две рефлексии улавливают одни и те же достоверные данные,
но одна из них утверждает больше того, что она знает, и направляется сквозь
рефлектированное сознание на некий объект, устанавливаемый по ту сторону
сознания.
Как только мы покидаем сферу чистой или же замутненной рефлексии и
начинаем размышлять над полученными результатами, у нас возникает соблазн
смешения трансцендентного смысла "переживания" {"Erlebnis"} с его
имманентным нюансом. Это смешение ведет психолога к заблуждениям двух типов:
во-первых, случается, что из того обстоятельства, что я часто заблуждаюсь в
своих чувствах, из того, например, что со мной бывает так, что я верю в то,
что люблю, хотя в данный момент я ненавижу, я делаю вывод о том, что
интроспекция обманчива; в этом случае я решительно отделяю свое состояние от
его явлений; я думаю, что для того, чтобы определить чувство, необходима
символическая интерпретация всех явлений (рассматриваемых именно в качестве
символов), и предполагаю, что между чувством и его проявлениями существует
отношение причинности: и вот вам бессознательное, предстающее перед нами в
своих проявлениях, - во-вторых, в силу того, что я, напротив, полагаю, будто
моя интроспекция верна и будто я поэтому не могу сомневаться в своем
сознании отвращения, коль скоро я его имею, я считаю для себя возможным
перенести эту уверенность на само чувство и делаю вывод, что моя ненависть
может замыкаться в сфере имманентности и адекватности определенного
сиюминутного акта сознания.
Ненависть есть некоторое состояние. Этим словом я пытаюсь указать на
характер пассивности, играющий здесь конститутивную роль. Разумеется, можно
сказать, что ненависть - это некоторая сила, непреодолимый импульс и т.д.
Однако электрический ток или водопад также суть силы, и притом весьма
грозные: но разве этим хоть в какой-то мере отменяется тот факт, что их
природа имеет пассивный и инертный характер, или тот факт, что они получают
свою энергию извне? Пассивность пространственно-временной вещи
конституируется вместе с ее экзистенциальной относительностью. Относительное
бытие может быть только пассивным, ибо малейшая активность освободила бы его
от относительности и придала бы ему абсолютность. Так же и ненависть как