"Владимир Савченко. За перевалом (Социально-утопический роман)" - читать интересную книгу автора

дочери?)... Господи, только бы благополучно выбраться из этого дела и из
пустыни! И молчок-молчок до конца дней. И подальше от таких выдающихся...
Ну их!"
Он ворочался на надувном матрасике, ощупывая положенный под него
пистолет:
береженого и бог бережет.
Профессор, лежа с закрытыми глазами, укорял себя за разговоры с
Нимайером.
Что ему был этот инженер, его мнение! И возвращался к его сомнениям
своим доводам, мысленно подкреплял их новыми... и понял, наконец, что
убеждает не инженера - себя. Подбадривает. Потому что ему жутко. Тот
подъем духа, который пробудился в нем, великолепное сознание превосходства
над миром, над человечеством, которое он отторгает от себя, уверенность,
что он сделает это - он, такой отчаянный и молодец... все вдруг кончилось,
Берн почувствовал себя маленьким и слабым. Понесло в другую крайность.
...Для Нимайера можно было проще: о том, что разочаровался, устал - в
духе обмолвки о Морозове, которому тоже в жизни не везло. Тоже. И ему,
если мерить по таланту и силам, приходилось трудно в этой жизни: всего
добивался с боем - и чем серьезнее цель, тем более изматывала битва за
нее. А добившись, часто убеждался, что цели эти: новая прибавляющая
известности статья или книга, дополнительные звания, связи да и
обнаруженные в опытах комариные узенькие знаньица - мишура, на которую не
стоило расходовать душу... И о том, что рвались одна за другой
привязанности: отошли, замкнулись, в своих мирках друзья молодости,
выросла и сделалась чужой дочь, опостылела жена.
Иоганн хорошо сказал о мегатонном заряде индивидуализма. Ах, если бы
так!
Заряд одиночества, безнадежности.
Э, нет, так нельзя себя настраивать... вернее, расстраивать. Для
укрепления духа надо мыслить глобально, отрицать мир, соразмерять себя с
вечностью.
Ведь была же мысль... Ага, вот даже не мысль - лежащая за пределами
логики уверенность: осуществив восемнадцатитысячелетний рывок сквозь
время, он настолько поставит себя над жизнью, над всеми ее превратностями,
что... все будет хорошо. Изменится небо и климат, исчезнут народы,
появятся другие...
может, ухнет в тартарары нынешняя цивилизация, готовящаяся к мировой
свалке,- а с ним все будет отлично.
Берн ободрился, успокоился, уснул.

Оба открыли глаза, едва лучи солнца коснулись палатки. Над пустыней
по-утреннему умытое небо. Апельсиновый диск солнца освещал нежно-розовые
барханы.
- Сегодня даже пустыня прекрасна. Или мне это кажется, а, Иоганн?
Вместе опустили в шахту термопластиковое ложе, в котором четыре года
пролежала Мими; теперь оно было идеально подогнано по телу Берна, под
каждую его косточку, мышцу, связку; установили в кабине. Вместе осмотрели
приборы, запасы, каждый уголок - не забыто ли чего, не осталось ли
ненужное.
- Все. Прощайте, Иоганн!- Берн коротко улыбнулся, пожал инженеру руку.