"Владимир Савченко. Перепутанный" - читать интересную книгу автора

естественника и прикладника, но так. Я ставлю ее среди искусств на такое
же место, на каком стоит среди наук математика: ведь музыка так же
беспощадна к фальши, как математика - к ошибке.
Семья наша была без особых достатков, не научили меня игре ни на
фортепьяно, ни на скрипке. Но если бы давали дипломы слушателям, мой,
несомненно, был бы с отличием. И моя фонотека содержала все лучшие
произведения в наилучшем исполнении.
Только выбрать пластинку я теперь не мог.
Я и прежде любил слушать в темноте. Расставить динамики, установить
пластинку, опустить на край ее иглу звукоснимателя - и пошло полыхать
вокруг во всех красках: то ярким пожаром, то тусклым тлением. Глаза мои
(или зрительные участки мозга?) истосковались, видимо, по четким образам,
вот они и возникали сейчас. Полупрозрачные, с меняющимися контурами,
проникающие друг в друга - волны? змеи? высокая трава под ветром?
фантастические животные?.. Подобное я видел на картинах Чюрлениса; сейчас
будто шел абстрактный фильм по чюрлёнисовским мотивам.
Но что за произведение, чье? Явно симфоническое.
Не угадал. Снял, чтобы не тужиться, не расходовать зря внимание:
сначала надо научиться узнавать. Поставил другую.
Беглые, отрывисто мелькающие вспышки, вначале яркие, медленно
тускнеющие:
желтые, бирюзовые, лазурные, синие... и все очень чистых красок.
Повторяющиеся алые вкрапления... аккомпанемент? Фортепьяно?.. Ритм
вальса.
Вальс Шопена, других в фортепьянном исполнении у меня и нет. Скорее
минорный, чем мажорный... Далее подбирал по памяти мелодии - и нашел,
совпало: сочинение 69, № 2, си минор!
И как только совпало, звучащая в памяти мелодия сложилась с ритмично
меняющимися вспышками в тот же, что и при слушании-видении стихов Юли,
эффект обогащенного восприятия. Не было ни вспышек, ни звуков, ни комнаты,
ни фортепьянной музыки - душа трепетала и ликовала от понимания чужой
души, понимания мыслей и переживаний, которые только так, а не словами и
ничем иным, можно было выразить.
Увертюру "Эгмонт" Бетховена я опознал, не гадая, не подбирая мелодий к
вспышкам,- по чувствам, которые только она и вызывала. Шатающимися
скалами, синим морским прибоем, стонущим под ударами урагана, громоздились
пылающие чюрлёнисовские видения; с ними сливались возникающие в памяти
звуки... не симфонического оркестра, нет, самого музыкального смысла этой
вещи. И сила, отвага, грозовое веселье переполняли меня.
На следующей пластинке тоже был Бетховен. Седьмая симфония полыхала
зарницами на горизонте. Ее я узнал по второй части - Алегретто в форме
похоронного марша - самой любимой мною, узнал по вызванным музыкой
чувствам задумчивой скорби и гневного горя, горя сильного человека.
...Но что же на первой-то пластинке, которую я отложил? Ставлю снова.
Переливчатые фиолетовые блики - партии скрипок. Наплывают желтоватые, в
зеленых обводах колышущиеся чюрлёнисовские пейзажи... соло фагота,
валторны, тубы? Яркий, как беззвучный взрыв, взлет световых брызг -
"tutti" всего оркестра. Брызги опадают-темнеют, волнение цветов и яркостей
образует покойно-маршевый ритм. Пауза тьмы-это конец части, игла скользит
по просвету. Вторая часть: полупрозрачные мелькания в ином ритме. Это