"Владимир Савченко. Жил-был мальчик" - читать интересную книгу автора

("Точно", - отметил Петр Иванович, ощущая сердцебиение.) "Этот дядя
Леня был для мальчика самой значительной после отца фигурой. Он приезжал
во двор на грузовике, позволял детям забираться в кузов и в кабину, а
иногда под хорошее настроение и прокатывал их по улице. Машины тогда были
редки, и все в них казалось чудом: и рукоятки в кабине, и сигнал, и рык
мотора, и восхитительный, ни с чем не сравнимый запах бензина. Наверное, с
тех пор и закрепилась у мальчика тяга ко всяким механизмам, машинам,
устройствам.
А еще жил во дворе инвалид, продавец Гаврилюк со скрипучей и
громыхающей ногой-протезом. Сверстника Колю иногда лупцевала
мамаша-дворничиха: взяв за руку, гоняла вокруг себя туго скрученным
полотенцем".
Теперь Петр Иванович четко видел и двор с зеленой травой, в которой они
находили вкусные "калачики", и судачащих соседей, и кореша Кольку, который
мчит по орбите вокруг разгневанной мамаши, вопия и прикрывая ручонкой
попку, - а они с Викой стоят в стороне. Им и жаль Кольку, и понятно, что
мамаша - она вправе, и радостно от сознания, что это происходит не с ними;
"...Еще жили во дворе, во флигеле. Дина Матвеевна и ее сестра, две старые
девы, знающие по-французски. Мальчику пошел пятый год, когда умерла сестра
Дины Матвеевны. Это была первая смерть на его памяти. Нельзя сказать,
чтобы она произвела на мальчика тяжелое впечатление, но разговоры детей и
взрослых, их натуральная или показная скорбь, приготовления к похоронам -
все это возбудило в нем интерес. Ему захотелось доказать, что он умеет
скорбеть не хуже, а лучше других. И когда похоронная процессия из их двора
направилась вверх по улице к кладбищу, он шел не в ней, а в стороне от
толпы, всхлипывал без слез, причитал и не забывал примечать, какое
впечатление это производит на публику. Впечатление было не совсем то,
какого он ждал: дети смотрели на него с недоумением, а взрослые
неодобрительно.
Но эта черта: производить впечатление, стараться (даже с ущербом для
самоуважения) нравиться другим во всех обстоятельствах, работать на
публику - прорезавшись в нежном возрасте, сохранилась у мальчика на всю
жизнь. И многое из того, что он сделал (а равно и того, что не решился
сделать), было следствием ее..."
Петр Иванович вздохнул, поморщился, снова вздохнул. Сомнений не было:
он читал книгу о себе. "Что же это такое?!" - в панике спрашивал он. А
глаза бежали по строчкам, всматривались в них, как в неотвратимую
опасность.
Трудно описать, что творилось сейчас в душе Петра Ивановича. И
вспомнилось ясно, как все было; и возникло горделивое чувство, что вот
мол, у него в руках книга не о ком-то, а о нем самом. Было и полнейшее
недоумение, откуда все стало известно-не с его же слов, никому он не
рассказывал о себе такие подробности! "И зачем все это?!" И мелькало
недовольство оценкой, которую автор уже успел ему дать по мелкому поводу,
по поведению на похоронах, - оценкой, допустим, в какой-то мере и не
вздорной, но, простите, одно дело, когда я сам так себя оцениваю, а иное -
когда посторонний человек, да еще не в разговоре с глазу на глаз, а в
книге, которую все могут читать! "И почему именно обо мне?" И в то же
время казалось естественным, что именно о нем.
Вряд ли можно сравнить с чем-либо те сложные и сильные чувства, которые