"Аркадий Савеличев. Последний гетман (Сподвижники и фавориты) " - читать интересную книгу автора

возгоревшейся печке. Потому после поучительных подзатыльников и наказал
младшему брату:
- Свое житейское тепло - да от Теплова бери!
Поднатерпевшись всего в свои молодые годы, Гришуня, ставший к тому
времени Григорием Николаевичем, адъюнктом Российской Академии, свою ученую
печь раздул до полной жароносности. Так что Кириле Разумовскому, уже
растившему усишки, не только на фрейлин - и на молочниц петербургских
заглядываться было некогда. Справа огревает всякими науками Теплов, а слева
всякой дуростью и другой учитель - истинно Ададуров!
Василий Ададуров хоть и был из потерявших корни дворян, но тоже имел
потребу прислониться к возгоравшейся печке. Жизнь - она такая. Хоть и при
Академии. На трехстах рублей годовых... Хоть и в адъюнктах, как и Теплов,
пребывая. При нищем профессоре, который и сам-то больше четырехсот не
получал. Возрадуешься, коль такое место объявилось.
Так вот два адъюнкта Императорской Академии наук и взялись за неуча
Кирилку Розума, только что с легкой руки старшего брата получившего фамилию
Разумовского.
Руки, по строжайшему наказу камергера, были не из легких. По правой -
хлесть линейкой:
- Геометр - он должон линию держать! По левой - хлесть линьком:
- Философия - она наук наука! Зри в корень,
А зреть ему хотелось в окно, из-за которого, даже зашторенного,
неслось:
- Молочко несу... моло... денькое!...
Из другого, зашторенного на другую сторону, во двор, откликалось как
назло:
- Сбитень... тите... титень!...
Кирилл ни с того ни с сего начинал отвечать урок:
- Титень, сиречь титя... сиречь татенька татки-на... незнаемо, як было
у Дидро, як быцца у якого-то Нютона...
- А вот так-як! - останавливал учительский линек.
- В младости у них тоже была милейка-линейка! - другой, уже подпухшей
руке попадало.
Он прятал отъевшиеся на братниных хлебах руки под учебный стол. Старший
брат не поскупился: дом на Васильевском острове был со всей обслугой - с
поварней, с гувернерством и с таким вот лихим учительством, при совершенно
пустом классе. Только два кресла для учителей, столик гладко натертый,
стулец дубовый при нем да на глухой стене доска черная, при рыжих писучих
камнях в проколоченном ящике. Сиди и не ее-рись! А из-за шторен все то же:
- Молочко... чко!...
- Сбитень... титень!...
Вот и учись. Кирилл назло и руки перестал прятать под столешницу. Что
руки - душа опухла. Слышно - зашептались учителя:
- Никак заучился?
- Замучился, лучше скажи...
Им пиво полагалось для удобства учения. Между кресел еще один столец
стоял, с глиняным жбаном и двумя простыми, глиняными же, кружицами. Пока
учителя передыхали после науки, Кирилл потирал руки и ехидно посмеивался.
Что линьки-линейки -* давно ли с хохлацкой братией на батожье дрались! Один
пастушонок - при телках, другой - при козах, третий - при бычках, уже